Почему в последнее время разговоры об искусстве нещадно и бесповоротно пропитываются политикой? Где она, чистая поэзия, башня из слоновой кости, где холодок бескорыстного творчества? Пожалуй, только матерые искусствоведы еще держатся и не позволяют себе повенчать «розу белую с черной жабой» - да не обидятся политики за столь литературное сравнение. «Тайную свободу пели мы вослед тебе...» За примером далеко ходить не надо. 6 июня, Псков, Пушкинский день поэзии. Полчаса до концерта академического Симфонического оркестра московской филармонии под управлением Юрия Симонова. Приходишь в Большой концертный зал филармонии, и волей-неволей вспоминаешь недавнее выступление в этих стенах Андрея Турчака, отчитывающегося о повышении зарплат культурным работникам. Ищешь информацию об исполнителях, участвующих в концерте, и натыкаешься на сведения об их причастности/непричастности к тем или иным властным структурам. Смотришь на прибывающую публику и отмечаешь приход одного из депутатов областного Собрания. Слушаешь ответы народного артиста СССР, дирижёра Юрия Симонова на пресс-конференции и улавливаешь знакомое: «Я часто цитирую Пушкина, когда вижу несправедливость, ... произвол чиновников». Даже программку читать боязно: вдруг и там - цифры, столбцы, факты и комментарии специалистов? Можете назвать это издержками производства, профвыгоранием, веянием циничного времени - как угодно. Можно воспользоваться одним местоимением - по Салтыкову-Щедрину: «Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч. Полное гнева, ОНО неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки». Так вот - как бы ни называть - ОНО отходило от сердца по мере заполнения зала филармонии «вдохновляющей сладости звуков». И это, наверное, правильно. «Полна народу зала…» В зале, не считая депутата облсобрания, было множество слушателей. Очень воспитанных и весьма благодарных: если оценить цветы и аплодисменты стоя по десятибалльной системе, то псковичи, несомненно, заработали все одиннадцать. То же самое можно сказать и об исполнителях - Академического симфонического оркестра Московской филармонии, только уже в отношении их мастерства. С первых же звуков веберовской увертюры к опере «Оберон» вспомнилось характерное для пушкинского времени и употребляемое им в произведениях слово - «МузЫка», именно так, с ударением на второй слог. Легкое, утонченное, изысканное и трогательное, это слово очень ярко иллюстрирует то, что происходило на сцене БКЗ филармонии. Кстати, либретто «Оберона» в свое время стало одним из источников пушкинской поэмы «Руслан и Людмила». Иное впечатление осталось от шумановского Концерт для виолончели с оркестром. Солировал известный виолончелист и дирижер, народный артист России, профессор Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н.А.Римского-Корсакова, художественный руководитель Санкт-Петербургского Дома музыки Сергей Ролдугин. Судя по всему, маэстро не совсем повезло с инструментом, слушателям подчас не хватало глубины звучания и остроты пассажей. После антракта прозвучала не столь часто исполняемая симфония Чайковского №3, Ре мажор, соч.29. Ее светлый радостный свободный мир заворожил публику. Даже дети, сидевшие передо мной, перестали делать из программки концерта кораблики и застыли на какое-то время. Дамы, пытавшиеся на них шикнуть, получали в ответ возмущенное: «Это не я, я слушаю!!!» Пока не подали поезд Согласно концертной программке, Чайковский должен был стать последним произведением вчерашнего вечера в БКЗ. Но, к вящей радости слушателей, после теплых слов в адрес слушателей за внимание к трудной программе, Юрий Симонов сообщил, что «коллектив благодарен публике и может поиграть еще, пока не подали поезд. Объявлять не буду - вы все знаете, это очень популярная музыка». И взмахнул дирижерской палочкой. Брамс, Дворжак, снова Чайковский - слушатели аплодировали стоя и заверяли маэстро и оркестрантов, в том, что они совершенно не устали. О дирижере хотелось бы сказать особо. Мнения зала разделились: кто-то поддерживал очень экспрессивную манеру Юрия Симонова, кому-то она показалась излишне эмоциональной. Между тем, по словам одной из преподавательниц Псковского областного колледжа искусств, она пришла на концерт во многом именно из-за дирижера, его высокого профессионального уровня, творческого обаяния, способности удерживать внимание музыкантов и зрителей. *** Потихоньку люди выходили из стен филармонии, включали телефоны, возвращались к обсуждению планов на оставшийся вечер... И в этом возвращении к обычной жизни начинал сглаживаться острый эффект чистого восторга перед искусством, о котором писал Флобер, «французское все»: «Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звёзды светят ярче, и не слышишь дураков». И все же что-то неуловимо изменилось в душе. «Наше все» Александр Сергеевич Пушкин высказался об этом как нельзя более лаконично: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!» Елена Никитина