Сыграть великую актрису, чья жизнь уже стала легендой, - для этого нужна особая смелость и не внешнее, но внутреннее сходство. К 80-летию со дня рождения Людмилы Гурченко (12 ноября, у актрисы был бы юбилей) HELLO! представляет Юлию Пересильд в специальном проекте. Он посвящен и премьере сериала «Людмила Гурченко» на канале «Россия 1». В преддверии выхода первых серий на телеэкраны знаменитая уроженка Пскова рассказала нам о том, почему она рискнула сыграть роль Людмилы Гурченко и что закалило ее характер. Когда Юлия Пересильд приезжает на съемку, ничто не выдает в ней актрису: ни тени игры или самолюбования, просто джинсы, просто хвостик - милая, интеллигентная девушка. Такая могла бы учиться на филфаке. Кстати, на филфаке Псковского пединститута Юля действительно училась некоторое время после того, как не поступила в Школу-студию МХАТ. Однако примириться с таким положением дел все-таки не смогла - и снова отправилась в Москву. Тяга к актерству в ней с детства - она еще ребенком пела, танцевала, выступала на праздниках в родном Пскове. Во второй раз с поступлением повезло больше - Юлия прошла в ГИТИС. Как она сама вспоминает, в Москву приехала «абсолютной Фросей Бурлаковой»: с рюкзаком, в длинном сарафане, без адреса, где бы ее ждали, без друзей, которые бы помогли. Но какое это имело значение, если была мечта, вскоре обернувшаяся судьбой, призванием и признанием. Как и у Гурченко, которая приехала из Харькова поступать во ВГИК в зеленом платье, сшитом собственноручно из портьеры, с аккордеоном в руках. Люся, которую папа в детстве ставил на стул посреди комнаты, чтобы она пела... Гурченко могла сыграть все - от водевиля до трагедии. Эта редкая актерская универсальность есть и в Пересильд - она играет в театре фарс и драму, она так же способна измениться на глазах, как только на нее оказывается направлен луч софита. ...Юлия буднично садится на грим - чистое лицо, какая-то глубокая простота, сосредоточенность. И происходит чудо: художник по гриму «рисует» хорошо знакомый лисий разрез глаз Людмилы Марковны, Юля надевает сценический костюм, искрятся пайетки, блестят глаза... Для настроения включаем музыку из сериала «Людмила Гурченко». От первых же аккордов актриса словно вспыхивает изнутри, она поет поверх фонограммы, ее друзья-музыканты подхватывают песню, и в это время как-то неуловимо меняется воздух вокруг - возникает ощущение, что вот здесь и сейчас рождается кино. Правда, не про Людмилу Гурченко, а про Юлию Пересильд. - Юля, согласитесь, эта роль - подарок поющей актрисе. - Это непростой подарок. Я достаточно адекватный человек и понимаю, что вообще-то на эту территорию вступать не надо было. Людмила Марковна жила еще совсем недавно, и все ее коллеги, друзья живы. И я не сразу согласилась на эту историю. Долго шли переговоры, но меня подкупила одна вещь - мне разрешили петь самой. До сих пор у нас артисты в кино практически не пели. Это такая экстраординарная ситуация, что противостоять было невозможно. Кроме того, мне разрешили, чтобы музыкой в фильме занимались мои друзья-музыканты, а для меня это значило, что будет не попсовый подход к ней. В оригинальном исполнении песен есть художественная ценность, а пение под фонограмму - это пародия. Конечно, мы взяли некоторые особенности Людмилы Гурченко, но сделали все по-своему. Я актриса, и все мотивации, которые в фильме есть, пропущены через меня саму. Это единственное, возможно, что защитит меня от того катка, который по мне пройдется. Выхода сериала я жду без радостного замирания сердца, жду не потока славы, а скорее потока грязи. Но я обеспечила себе твердую внутреннюю платформу - я знаю, сколько сил на это потратила, в частности, на борьбу за каждый миллиметр творчества в этой картине. Мне приходилось быть жесткой в работе и постоянно отвоевывать Люсю. - Вы называете свою героиню Люсей... - Да, может быть, это большая наглость. Но она всегда определяла «своих» людей по тому, что они называли ее Люсей. Я не знала ее при жизни, но на протяжении картины чувствовала ее близкой, она была для меня старшим умным товарищем. У Люси был еще склад ума мужской, и она любила мужские компании, могла пошутить как-то остро, как Раневская, я очень это в людях ценю. - Какой период жизни Гурченко охватывает фильм? - С самого детства до момента появления внука. Рождается внук, она становится бабушкой и, несмотря на всю радость, чувствует, что для нее смысл жизни - в творчестве. - Выходит, вы играли женщину лет 50? - Да, но с этим не было проблем. Проблема была с 18-летним возрастом. Люся в 50 лет выглядела уникально и даже лучше, чем в свои 30. А вот за 18 лет я волнуюсь: глаза в этом возрасте другие. Не хочется быть как Любовь Орлова в «Веселых ребятах» - она, конечно, великая актриса, но взрослая тетенька с косичками - это лишнее. - Какое качество героини вам несвойственно? - Мы вообще очень разные. Она была легкая, любила эпатировать. Этот шик ее, эти наряды - она очень любила играть в диву. Но мне близка ее фанатичность в работе. Когда она снималась, к примеру, в роли мамы-козы, у нее был страшный перелом, с каким люди получают инвалидность и сидят дома. Она на жутких обезболивающих доиграла эту роль. Вообще, именно ее преданность профессии хотелось донести до зрителя, не акцентируя внимания на том, что так любит желтая пресса. - Режиссер картины так же считает: что вас с героиней объединяют фанатичность и целеустремленность. - Я достаточно скромный человек, и для меня обидеть кого-то гораздо больнее, чем стерпеть обиду самой. Все те моменты, когда мне приходится вступать в конфликтные ситуации, для меня чудовищно тяжелы. В том, что касается лично меня, а не профессии, я никогда ничего не попрошу, не скажу. Но если дело касается работы, если на кону стоит художественная ценность и если я понимаю, что происходит недодел, профанация, халтура, то у меня сносит крышу, и я не могу себя контролировать. Я достаточно много работаю, но не для того, чтобы быть популярной. Свою профессию я люблю сильнее, чем популярность. Поэтому вы не видите меня на вечеринках. И вот когда кто-то нарушает мой кайф, возможность получить от работы удовольствие, я зверею. - Вы производите впечатление человека, который может за себя постоять. Вы всегда были боевой? - Как раз боевой я никогда не была. Например, не умею просить деньги. Это я поняла после того, как пыталась найти их для своего благотворительного фонда. Я не боевая, я лох в этом абсолютный. Если хочешь упустить деньги, спроси у меня как. Я ломала голову, как помочь фонду, и решила сделать благотворительный спектакль как режиссер. Придумала схему, когда в конце представления будет появляться какой-то очень известный артист, - мы будем этим привлекать внимание, продавать билеты и приносить фонду деньги. В середине ноября премьера этого спектакля, и Чулпан Хаматова будет открывающей звездой. Она вообще моя «крестная фея» в благотворительности, и с нее начинать очень правильно. И вот только так, через творчество, могу чего-то добиваться в жизни. - Ну, хорошо, не боевая, но с характером. Характер с детства такой? - Наверное. В моей жизни был такой случай. Когда мне было восемь лет, я пела в хоре. Мои родители - простые люди, совсем небогатые, и мы жили очень скромно. Я сама попала в хор, и мне отдали все солирующие партии, никто за меня не просил. А потом пришла чья-то девочка, может, она и хорошая была, дело не в этом - ее везде поставили со мной. И мне пришлось тянуть человека, который не был готов к этому. И помню день, когда ее привели, - это был прогон перед отчетным концертом. Так вот, я довела его до конца, вежливо улыбаясь, и больше никогда туда не пришла. К маме приезжали на работу, ко мне приходили в школу, просили вернуться, говорили про гастроли, но все было бесполезно. Конечно, мне было больно и обидно, унизительно для меня это было. И вот таких историй в моей жизни случалось энное количество. Так же у меня и сейчас: я могу терпеть много всего, но если теряю уважение, то «закрываю» людей для себя. - Людмила Гурченко была известна своей хрупкой фигурой и осиной талией. Пришлось ли специально для этого стараться? - Я вам скажу честно - ко мне никаких таких требований не было. Специально для этого я не худела. Я не похожа на Гурченко ничуть и не собиралась быть на нее похожей. Это не внешняя история, а внутренняя. Я ее поняла внутри, эмоционально. Безусловно, художники по гриму и костюмам сделали все по максимуму, но даже у них не было задачи повторять это один в один. Однажды в какой-то сцене я надела корсет и поняла, что у меня отвратительное настроение - я не могу дышать. Люся была человеком с энергией в 150 процентов, который мог дотронуться и все испепелить, и мне для этого нужно было, чтобы весь мой энергетический столб работал. И еще я начала думать, как выгляжу. Тогда и поняла: нет, так я не сыграю. И решила: если после просмотра фильма люди будут обсуждать только талию, значит, картина не удалась. Хотя во все ее костюмы, которые мы брали с «Мосфильма», я влезла. - Вы с легкостью перевоплощаетесь в диву, а для жизни выбираете комфортную одежду, низкий каблук, чистое лицо и простую прическу. Как удается уйти от гнета стереотипов о том, что «женщина должна...»? - Не знаю, возможно, потому что я вообще-то не люблю внимание. Я очень рада, что в метро меня не узнают, а если и узнают, то как-то деликатно дают мне это понять. Мне кажется, что мой зритель меня и ценит такой, какая я есть, и не ждет от меня чужеродного и наносного. Одно дело, когда это на сцене - там я как раз люблю быть дивой, другое - в жизни: мне нравится, когда я могу проснуться, просто умыться и пойти. Я восхищаюсь женщинами, которые при большой занятости успевают заниматься своей красотой. У меня на это даже нет времени. Не могу сказать, что я не занимаюсь косметическими процедурами, что-то делаю всегда, и во время съемок особенно. Но от макияжа я устаю: ощущаю его физически, и мне тяжело. А потом, у меня есть прекрасные примеры перед глазами: коллеги, которые не злоупотребляют макияжем и внешним самовыражением, - Чулпан Хаматова, Юля Высоцкая, Ингеборга Дапкунайте... - У вас невероятно плотный график - спектакли, съемки, фонд, две дочери растут. Ради чего все это? - Много чего делается ради детей, и не в смысле зарабатывания денег. А если говорить про творчество, то ради того, чтобы создать что-то, что имеет отношение к искусству. - Вам мама помогает воспитывать дочерей? У вас есть время, которое вы проводите с дочками в обязательном порядке? - Мне помогают няни, но я тоже успеваю много времени проводить с девочками. Мы читаем книги, я укладываю их спать - они ждут меня иной раз до 12 ночи. Я их часто беру на съемки, ходим вместе в театр, кино, музеи. Вот недавно я всех предупредила, что месяц меня не будет в Москве, взяла детей и уехала с ними отдыхать. Я все равно, даже дистанционно, контролирую каждый их шаг. Дети - это самая главная часть моей жизни. В первую очередь я мама, во вторую - актриса. И своим детям говорю, что мама - это очень хорошо, это главное, но без профессии, будучи зависимой всю жизнь от чего-то или от кого-то, очень сложно жить. Я вижу это по своим родителям и по многим другим людям, знаю, как люди плохо кончают, если нет чего-то, чем жить, нет цели, дела. Я за профессию держусь как за способ жить, а не как за способ зарабатывать деньги. Для меня это возможность не сойти с ума. - Чему бы вы хотели научить своих дочерей как будущих девушек? - Я считаю, что женщина должна все уметь. Это ужасно звучит, с одной стороны, а с другой - это жизненно необходимо. И гвоздь забить, и сшить, и постирать, и нарисовать, и дом построить. Если ты родилась девочкой, ты должна и ребенка суметь родить, и деньги заработать. Девушка должна уметь все, чтобы не быть жертвой. Я не могу смотреть на этих пригламуренных девочек, у меня сердце сжимается; они сидят по клубам, чего-то ждут... Я своим дочерям все время говорю, что есть две вещи, которым можно научиться, - научиться учиться и научиться быть человеком. Не в смысле учебы, а вообще. Вот в следующем году школа у старшей начинается. Мне плевать, какие отметки будут получать мои дети. Мне очень хочется, чтобы им было интересно жить. Мне самой интересно все. Если завтра мне предложат освоить валторну, то начну искать время в своем графике. У меня есть тысяча пунктов, которым я хочу научиться. И меня очень пугают люди, которые не знают чем заняться и которым скучно жить.