Пушкин опен-эйр

Над Пушкинским праздником поэзии всё постсоветское время тяготеет... нет, проклятием его не назовёшь, а вот неким комплексом как бы неполноценности, - таки да, назвать, наверное, можно... так вот, над праздником тяготеет его легендарное советское прошлое, то баснословное время, когда на большой поляне близ сельца Михайловское собирались тысячи жаждущих поэтических откровений людей, из столицы великой державы и её национальных окраин приезжали прославленные литераторы и несли в массы стихотворное слово.

Ни палящее июньское солнце, ни настигшая некстати непогода не могли помешать очередной исторической встрече "под сенью муз": толпы гостей Пушкинского заповедника бродили по поляне от автолавки к автолавке – кто в поисках книжных раритетов, кто в надежде урвать толику советского дефицита вроде банки растворимого кофе  или палочки полукопчёной колбасы.

У деревянной сцены с неизменным огромным портретом Александра Сергеевича, между тем, творилось священнодействие: усиленные мощными динамиками, звучали приветственные речи и стихи официально признанных небожителей, служителей пушкинского культа, монументально разместившихся в президиуме и допущенных до микрофона.

Разнузданная (по советским меркам, конечно) потребкоопторговля причудливо сочеталась с духовной жаждою, которую нельзя было удовлетворить ни бочками разливного кваса, ни декалитрами местного "Буратино", ни кое-чем покрепче, что заботливо привозилось с собой и выпивалось тут же, с видом на хрестоматйные "типично псковские дали", под звуки речей и стихов. "Парк культуры и отдыха имени А. С. Пушкина" исправно выполнял свою миссию: дарил людям так необходимый им глоток священной вольности, "пока свободою горим, пока сердца для чести живы".

Сегодня свободой хоть залейся, и ехать в Пушкинские Горы за вольностью необязательно. Десятки тысяч ежегодных паломников превратились в несколько сотен любителей отдыха на свежем воздухе, приправленного просветительскими развлечениями в виде таких опций, как стихи Пушкина и о Пушкине в исполнении актёров Псковского театра драмы, Пушкинского бала или концерта Национального академического народного хора Республики Беларусь.

У всякой опции своё название: если кафе, то "Литературное", если кинозал, то "Пушкинский" (в душной, по эффекту на организм сильно напоминавшей душегубку, МЧС-овской палатке крутили редкие фильмы о буднях и праздниках музея-заповедника 60-х-70-х годов), если книжная торговля, то под слоганом-мольбой "Книг, ради Бога, книг", на библио-развалах, впрочем, Пушкина не много, больше детской литературы и популярных энциклопедий.

В суете ярмарки то и дело попадаются ряженые: разнокалиберные Пушкины и дамы с веерами, обозначающие то ли прибывшую на рандеву Анну Керн, то ли законную Натали.

Один из ряженых Пушкиных — ситцевый — вольготно разлёгся, привлекая внимание публики, на пятачке между развесистой кроной дерева и импровизированной выставкой-продажей работ известного художника Игоря Шаймарданова. В роли ситцевого Пушкина — сам Шаймарданов и есть.

- Ну, как торговля? - Интересуюсь я у художника.

- Пока ничего не купили. - Отвечает Игорь. - Да я по этому поводу не напрягаюсь. Приехал отдохнуть. А заодно и работы свои привёз. Я с ними легко расстаюсь.

Неподалёку от галереи опен-эйр высится берёзовая скульптура — кентавр, сработанный скульптором Николаем Предеиным. Уменьшенные копии этого мифического животного, символизирующего единение земного и небесного, бытового и поэтического, вручены тут же, на уютной сцене маленького передвижного театрика "Молодой человек" из Ижевска.

Одним из обладателей оригинальной награды — Серебряного кентавра — стал псковский критик Валентин Курбатов, за свою жизнь ставший свидетелем чуть ли не всех 47-ми Пушкинских праздников поэзии. Не задать несколько вопросов "патриарху" отечественной словесности я, разумеется, не мог.

- Валентин Яковлевич, а это правда, что вы были участником всех без исключения праздников поэзии?

- На самом деле действительно сорок семь, - признался мэтр, - Не все сорок семь раз я ездил именно в Михайловское, потому что в те времена сюда приезжало столько поэтов, столько было первенственных фигур русского поэтического пространства, что было бы странно мне ещё и толкаться тут, но в те в те времена праздник традиционно начинался в Пскове, на сцене драматического театра, и мы всех их, великих советских поэтов, видели и слышали. Поэтому я в Михайловское не ездил, довольствуюясь встречей в Пскове.

Тогда ещё приезжали такие легенды как Ираклий Андроников, Иван Козловский, Микола Бажан, Расул Гамзатов, Павло Тычина, Ярослав Смеляков, теперь это всё хрестоматии, гордость истории. Здесь они были ещё не гордостью истории, а нормальными, обыкновенными людьми. А вот с той поры, как эти великие люди закатились, и надо было принимать на себя эти высокие полномочия, - что ж делать? - пришлось бегать, суетиться, закрывать собой пространство, и что же я вдруг увидел...

- Что?

- За эти 47 лет я увидел, как расцветал праздник, как он болел, как пытался поправиться, и мы его ругали: "Опять не удался!". А почему не удался праздник поэзии? Да потому, что с ним происходит то же самое, что происходит и с Отечеством. Что-то не удаётся в Отечестве, не удаётся и здесь. Он же ведь как зеркало. И сейчас понятно, что есть надежда. Есть что-то заканчивающееся навсегда, естественно завершаемое, как жизнь человеческая, может быть, сейчас заканчивается поэзия в старом понимании. А нарождается какая-то новая поэзия, и мы её не узнаём в лицо, мы приходим со старыми ушами. Она требует нового слуха. А мы не готовы.

У директора музея-заповедника "Михайловское" Георгия Василевича я спросил о нынешних критериях "успешности" праздника. Что это сегодня: массовость, к которой стремились лет пять назад, пытаясь сделать окрестности Пушкинских Гор  одним из центров событийного туризма Псковской области, или,быть может, "звёздный" состав делегации гостей, медийные фигуры, привлекающие внимание зевак праздных?        

- Мы измеряем праздник не только числом приехавших к нам звёзд театра и кино, мелькающих по телевидению, - ответил Георгий Василевич. - Мы оцениваем успех количеством разных событий, которые продолжают традиции и могут заинтересовать гостей. А таких событий очень много. Плюс в этом году гораздо больше на поляне ремесленников. Но я бы подчеркнул, что вряд ли можно говорить о том, что в новое время, то есть за последние двадцать лет, праздник получил какую-то окончательную, завершённую форму.

Праздник в процессе становления. Многое, конечно, зависит от бюджетов. Когда бюджет больше, то появляется возможность привозить сюда людей известных. Но если вспомнить о том, что пушкинские праздники поэзии в Михайловском начинались как праздники народные, по-настоящему жить он будет тогда, когда слушатели стихов станут исполнителями и авторами стихов. Мне кажется, что музею не хватает литературных гостиных, регулярных встреч известных литераторов, не хватает поэзии. Может быть, не хватает музыкальной поэзии, потому что мы замечали, что как только со сцены начинает звучать бардовская песня, народ сразу же начинает стягиваться к сцене. Сегодня задача сделать так, чтобы люди не боялись почувствовать себя полноправными участниками праздника.

- Чем хорошо Михайловское? - Спросил сам у себя Валеннтин Курбатов, и не без пафоса сформулировал: - Тем, что здесь длится вечный диалог между поэтом и слушателями. Может быть, это высший камертон, когда мы слушаем друг друга. Вот это самое дорогое здесь — диалог. И может быть, мы как-нибудь вернёмся на поляну, и снова будет, как было в условном  1969-м году, когда 17 человек поэтов сидело на сцене и 60 тысяч слушателей вокруг.

- А что это за время было такое уникальное, когда десятки тысяч собирались послушать стихи? Есть такое вульгарное мнение, что людям в те времена просто делать было нечего, вот они стихи и слушали целыми стадионами.

- Конец 60-х, шестидесятники мы. Мы проснулись тогда. Мы были жадны до слова. Мы вдруг осознали, что слово так важно! Никто никого не гнал в Михайловское. Люди надеялись, что слово будет спасительно и мощно. И значимо. Какое счастье, что на поэта Вознесенского орал лидер государства Хрущёв! Если бы сегодня президент наорал на меня, я был бы счастлив. Радовался бы, как дитя. Потому что этот крик означал бы, что и я что-то значу в этом мире. И моё слово значит.

Тогда поэтическое слово имело вес. Телевидения ведь почти не было. И люди бежали к поэтам, которых знали по учебникам литературы, и шептали друг другу: "Гляди, гляди..."  Люди воочию видели тех, на чьих стихах они выросли сами и собирались растить детей. Это был какой-то всплеск, единственный в истории, когда поэзия заняла невероятное по значению место. Сейчас она опять смиренна, и наверное, это правильно, и праздник, несмотря ни на что, остаётся праздником для взрослых и детей, и все мы это видим. И каждый тут находит своё восхищение, свою радость и своё утешение. Так будем же благодарить и благословлять Александра Сергеевича за этот бесценный подарок. За то, что он по-прежнему собирает нас всех здесь, в Михайловском.

На большой сцене, между тем, кружились в вальсе Пушкинского бала юные танцоры, в литературном кафе дочитывали свои вирши все сорок поэтов, приехавшие в этом году на знаменитую поляну, честной народ рассматривал товар или жевал свой шашлык, и ряженый Пушкин выскакивал из пёстрой толпы, чтобы сфотографироваться с восторженной семилетней девчушкой.

У крыльца  выстроилась длинная очередь желающих взглянуть на неповторимый по красоте пейзаж из окна домика поэта. Поэзия была разлита вокруг, как глубь озера, зелень деревьев и синь неба с парящей птицей. И типично псковский пейзаж говорил со всяким, кто хотел постичь его даль и широту.

Саша ДОНЕЦКИЙ