Псковские дети андеграунда
Если спуститься по лестнице вниз от крыльца Дома купца Сафьянщикова и, минуя нелепую деревянную пристройку, оглядываясь на уродливые строения типа беседок и бетонные проплешины, втыкающиеся в глаза на фоне живописнейших руин древней Варлаамовской башни,
направиться вдоль стены в угол двора, к покрашенному золотой краской мангалу под навесом, то обязательно уткнётесь в железную дверь, которую с полным правом можно назвать произведением современного уличного искусства.
Надпись "Дети подземелья" и тёмный и светлый силуэты человека (я уверен, это один и тот же человек в его двух неразрывных ипостасях) встретят вас и завлекут внутрь, заманят вглубь, в сырое и прохладное подполье, в сумеречный морок мгновенного перехода от света к тьме, и обратно, затащат в подлинное коллективное бессознательное, в юдоль фантомов, загадочных, ироничных, пугающих.
Вход в подвал расписал автор концепции новой выставки в Доме Сафьянщикова — Эдуард Шарипов, куратор и философ, для которого подвал старого дома есть воплощение пещеры, пространства сакрального, мистического, своего рода "прародины" современного человека.
Вот уже несколько лет Шарипов разрабатывает свою слегка сумбурную, но крайне завлекательную "антропологическую" теорию, согласно которой доисторический человек обладал некими тонкими телепатическими настройками, "ночным зрением", тепловым и рентгеновским, да в процессе эволюции (на самом деле - деградации) утратил всё, и только художники, немногие и избранные, генетически сохранили атавизмы тех давних сверх-способностей, дабы одарить ими обычных "дневных" людей.
"Дети подземелья" - очень точное название для выставки, представившей псковский художественный андеграунд, явление, как оказалось, существующее в нашем провинциальном городе вопреки традиционным установкам на вполне замшелый псевдоакадемизм и гламурный салонный китч.
Слово "подземелье", близкое к таким реабилитированным в эстетике понятиям как "подполье", во-первых, фиксирует весь исторический бэкграунд, отсылающий во времена жёстких идеологических схем, выставкомов и "бульдозерных выставок" неофициального искусства, а во-вторых, высвечивает его актуальное настоящее, отнюдь не настолько радужное, как может показаться на первый наивный взгляд.
"Дети подземелья" — наследники революционного искусства XX века, взрывающего внятные представления о самом предмете искусства, разрушающего привычные отношения между автором и зрителем.
Псковские нонконформисты, объединённые вокруг движения "ПсковАРТ", до сих пор скорее маргиналы и аутсайдеры, вынужденные спасаться в мрачном и сыром подвале, чем какие-то законодатели музейных мод, хотя выставка, что открыта на Советской набережной, дом 9 наследует открытиям, совершённым европейским арт-авангардом более ста лет назад и давно признанным классикой.
Имя, которое приходит на память в связи с экспозицией "Детей подземелья", это, несомненно, Марсель Дюшан, один из основоположников дадаизма и сюрреализма, а метод, который так или иначе практикуют псковские авторы, вернее всего отнести к реди-мейду (от англ. ready-made - "готовое изделие").
Своими скандально знаменитыми арт-объектами Дюшан перевернул стереотипы о конвенциональности искусства, ввёл предметы утилитарного бытового обихода в выставочное пространство, в широкий контекст искусства, констатировал факт относительности всякого эстетического события.
Один из эффектов такого изъятия и перемещения — неизбежное рождение неожиданных зрительских ассоциаций и так сказать дополнительных, "бонусных" смыслов. В принципе, произведения (вещи) реди-мейда не нуждаются в этикетках, определяющих их художественный мессидж, расширяя возможности интерпретации до бесконечности индивидуального космоса. Личный опыт зрителя встречается здесь с мировоззрением художника, приглашающего зрителя в полноценные соавторы.
Доводя до абсурда или логического завершения предельно изношенный мимесис, реди-мейд не подражает природе и не имитирует её, а играет с фантомами и концептами подсознания, творя реальность сновидения. Полученные фрагменты сновидения могут быть до досады тривиальны, как рабочая тачка с камнями.
Либо сложны и непредсказуемы, как обрубки стволов деревьев, однако подлинная природа их - это мышление художника, умноженное на восприятие зрителя. Всякое название — лишь вектор, направление в сторону попыток понимания, часто интуитивного, не выраженного при помощи логических конструкций и привычных слов. Таково, к примеру, "Молчание лопат", серия изобразительных упражнений Эдуарда Шарипова на предметах, когда-то служивших людям для копки земли, а теперь превращённых в пугающе откровенные портреты мужчин и женщин.
Таковы же шариповские расписные чемоданы, двери и камни, обыгрывающие не только конфигурацию предметов, но и потрясающий интерьер подвала Дома Сафьянщикова. Художник двигается от простого к затейливому, иногда буквально следуя за Дюшаном, то есть привлекая внимание к абстрактным свойствам банальных вещей, а иногда создаёт достаточно сложные композиции, как "Крестики-нолики", своего рода символ человека, составленный из ящиков и пустых бутылок из-под выпитой водки.
Анатолий Жбанов, играя с крайне многозначным концептом окна, со значениями цвета и условным знаком стакана создаёт свою оригинальную версию существования — краткую историю человеческой жизни от рождения до смерти. Его времена года — символ людского удела, изначально обречённого на утраты и трагедию, которой никому, увы, не избежать.
Условия для экспонирования арт-объектов и инсталляций "Детей подземелья" — достаточно экстремальные: в подвале мокро и зябко, и конденсат оседает на бетонном полу и прочих поверхностях, что тоже, как говорится, "доставляет", намекая на суровый культурно-просветительский климат провинциального северо-запада.
Бумага, холст и масло вряд ли бы выдержали подобный режим, а вот дерево, пластмасса и железо терпят и выживают, транслируя зрителю то, что хотел сказать и показать художник.
Саша ДОНЕЦКИЙ
