Деревенская история о...
Плюрализму мнений посвящается
В деревне П. приключилась беда. Как и свойственно настоящей беде пришла она неожиданно и в самое, что ни на есть неподходящее время. На носу посевная, а тут как назло захворала единственная на всю деревню тягловая лошадь. Перед жителями деревни П., как перед Гамлетом, встал суровый и жизненный вопрос: быть, или не быть. Если проблема не решится и лошадь не вылечится — значит прощай посевная, а потом и урожай. Мысли о том, что будет после этого, обуревали головы всех без исключения жителей деревни П., в первую же очередь голову деревенского головы — деда Нехая. Должность эта досталась ему за приверженность к правящему курсу и незаурядные познания в грамоте — он был единственным в деревне человеком, который знал несколько печатных букв. Сколько именно — никто доподлинно не ведал. К тому же, голова обладал единственным в деревне артефактом — замусоленной газетой издания эпохи строительства Ноева ковчега, которую читал народу на сходах и из которой он черпал ответы на возникающие у односельчан жизненные вопросы.
Голова сидел на крыльце, пальцы теребили газету, от избытка мыслительной активности вспотели ладони, и поползла вверх шапка. Подняв голову он увидел, что к нему приближается Гришка - деревенский смутьян и забулдыга, для которого любое ЧП было в первую очередь поводом для самореализации и только во вторую — ЧП.
Делать-то что будем, — крикнул еще издалека Гришка, — чегой там в твоей грамоте-срамоте прописано?
Чего-ничего, — буркнул себе в нос голова и уже громче сказал, — чего написано не тебе судить. Собирай мужиков на сход.
Через полчаса на деревенской площади собралась толпа — насупленные мужики, всполошённые бабы и даже деревенская ребятня, забросив свои игрища, суетилась под ногами взрослых.
Ситуация, самая что ни на есть тяжелая, — изрёк голова, оглядев тяжёлым взором собравшихся, — одной газетой тут не обойдёшься. Вместе будем думать. Задумки у меня, конечно, есть (слукавил голова), но треба и честной народ послушать, вдруг кому мысль светлая в голову придёт.
Придёт, как же, — засуетился Гришка, — ежели в хазете твоей хвалёной ни шиша не сказано, так, где уж нам? Ну, всё, пропали братцы, можно скарб собирать и ноги уносить отседа.
Да охолони ты, развёл суету ровно как баба, — из круга выступил Вавила, местный кузнец, огромный детина с пудовыми кулачищами. - В волость надо гнать кого-то, пущай лекаря пришлют лошадиного. Вон того же смутьяна Гришку и отправим, чтобы народ не бередил лишний раз.
Как же, держи карман шире, — осклабился Гришка, — туда как нового воеводу прислали, так он только раз и появился, себя показать, да на людей посмотреть. С тех пор ни слуху, ни духу. Не будет никакого толку из этого.
А мы хоть раз посылали кого? - не сдавался Вавила. - На то он и воевода, чтобы в волости сидеть, не с тобой же ему лясы точить под забором, пока другие делами занимаются.
Народ хохотнул, Гришка петухом забегал вокруг кузнеца, раздувая щеки и готовя ответ, достойный Цицерона. Но в этот момент на площади появился новый субъект.
Появлением своим он вызвал всеобщее удивление. Так же как и внешним видом. Перед сельчанами стоял худощавый, с черными, как смоль волосами, интеллигентного вида человек. На носу его красовались очки, под мышкой он небрежно держал пачку газет (голова, глядя на такое святотатство, аж поежился). Из имущества у новоприбывшего был только потертый пиджак и высшее образование, а из ценностей — права и свободы.
Ты кто будешь? - грозно спросил голова. — Зачем пожаловал на сход, по делу, али так?
А что у вас тут происходит? - поинтересовался пришелец, заметно картавя. - Я — Бронштейн, просвещаю народ, помогаю познать суть вещей, знаю как все должно быть и почему.
Вот ты-то нам и нужон, — сказал Вавила, - беда у нас, мил человек. Одна на всю деревню лошадь тягловая и та захворала, посевная на носу, а мы что делать, не знаем. Помоги, будь человеком.
О, это как раз для меня, — ответствовал Бронштейн, - а я им всё время твердил про необходимость модернизации сельского хозяйства и внедрения инновационных технологий в народ.
Упомянутый народ, удивлённо безмолвствовал, ничего не поняв, но исподволь понимая, что речь идёт о чём-то важном и в силу этого, недоступном для понимания. Тем временем гость попросил привести ему "пациента". На площадь вывели лошадь. Интеллигент, удивленно воззрился на нее, поцокал языком, обошел жертву кругом и зачем-то заглянул ей под хвост.
Там-то у неё всё в порядке, — не выдержав, крикнул кто-то из толпы, - хотя проверить, конечно, не помешает.
Толпа загоготала, интеллигент возмущённо воззрился на нарушителя процесса, подбежал к людям и, тряся перед мужицкими лицами стопкой газетой, полушёпотом произнес одно слово — Демократия!
Толпа выдохнула и подалась назад. Заплакали дети. Кто-то из баб плюхнулся в обморок.
К-какая т-такая демократия? – заикаясь, выдавил из себя голова — про касторку слышал, про демократию — ни разу. Нешто поможет?
Но услышать ответ на вопрос головы сельчанам не довелось, потому что в этот момент на деревенской площади появился новый персонаж. К толпе решительно подошёл одетый в странную кумачового цвета рубаху с жёлтой бахромой человек. На голове у него плотно сидела полотняная кепка. Рубаха была изрисована белыми буквами, из которых уровень грамотности деда Нехая позволил разобрать только три слова: "съезд", "пролетариат" и "интернационал". Потаённый смысл же этих сентенций ускользнул даже от него.
Что у вас тут происходит? — обратился к мужикам краснорубашечный — митинг? Демонстрация? Восстание против кровавого режима?
Кобыла у нас захворала, — вылез вперёд Гришка. - Думали, этот вон поможет, — кивнул он в сторону интеллигента Бронштейна, - а он ругается вроде. Дерьмом обозвал.
Этот то? - воззрился на интеллигента носитель идей Третьего интернационала. — Как же, помогут они. Знаем мы этих товарищей, хотя какие они нам к чёрту товарищи. Помочь вам, дорогие мои товарищи, смогу только я и никто более. Потому что я — Никита Пленарный, как и вы — представитель пролетариата, а он - класса изначально нам чуждого и нас эксплуатирующего.
Так делать то что с лошадью? - спросил, осмелев Вавила. — Хоть ты подскажи.
Пленарный повернулся ко всему народу, сосредоточился и, выдержав паузу, продекламировал: Землю — крестьянам, фабрики - рабочим. Дитям - мороженое, бабам - цветы. Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны. Смерть буржуям.
От такого словесного потока народ аж присел. Голова потерял дар членораздельной речи и промычал что-то невнятное. Вавила чесал голову, задумчиво поглядывая на лежащий возле забора комель и только Гришка, вдохновлённый пламенной речью, тихо бормотал: фабрики — крестьянам, мороженое — рабочим, буржуям — цветы.
И тут, откуда ни возьмись, перед деревенскими жителями нарисовались ещё двое субъектов (видно день тогда был такой), эти подошли к толпе, о чём-то ожесточённо споря. До мужицких ушей долетали только обрывки фраз.
Я же тебе говорю, по справедливости всё должно быть, по спра-вед-ли-вос-ти! - твердил один из нарисовавшихся субъектов.
Другой, мало обращая внимания на слова собеседника, ответствовал: — Вечно вы о своих никчёмных идеалах. Мы должны действовать решительно и конкретно. Всем по четыре жены, сапоги мыть только в Индийском океане, по Тбилиси...
Но, что нужно сделать с Тбилиси люди уже не услышали, потому что в этот момент парочка подошла к толпе.
В чём дело? — осведомился, любитель Индийского океана, - Что за шум?
Деревенский голова вкратце обрисовал суть проблемы и историю появления "несущих истину в массы" пришельцев. Выслушав деда Нехая, один из диспутантов, вышел вперёд и расправил плечи. На правом плече у него был погон с буквой "Л", на левом — с буквой "Д". Отслуживший своё в армии Вавила, донельзя поразился эдаким знакам отличия.
А кто ты собственно будешь и что за погоны у тебя странные, уважаемый? — спросил он. — В первый раз такое вижу, на флоте что ль служил?
Гость презрительно уставился на кузнеца и процедил сквозь зубы: Я, не кто иной, как сам пан Адам Живовский, — подождав произведенного эффекта (и, естественно, не дождавшись), он продолжил. - А буквы эти означают, тёмная твоя голова, что я с одной стороны либерал, а с другой — демократ!
А может ты с одной стороны мужик, а с другой — баба? - поинтересовался голос из толпы. Через несколько минут, когда затих гогот, к покрасневшему от злости собеседнику присоединился второй — сухопарый дядя, в пенсне и с саквояжем в руках: Успокойтесь добрые люди, — произнёс он медовым голосом. - Я, Сергей Михалыч и я знаю точно, как помочь вашей беде.
Ну, так вякни уже что-нибудь, - загудела толпа, - сколько можно-то воздух трясти?
Успокойтесь, — ещё раз повторил Бряк, - скоро у каждого из вас будет по лошади, нет, даже по две лошади. Потому что все должно быть по спра-ве-дли-во-сти.
А сеять то нам на чем, — настаивал Вавила, — на вас может быть?
Быстрей других, осознав всю бесперспективность такой перспективы, интеллигент Бронштейн обвёл взглядом собравшуюся компанию и изрёк: Да, дело серьёзное, тут нужен серьёзный подход, вдумчивый.
Да-да, - поддержал его Сергей Михалыч, - надо нам посидеть, подумать, а там все вместе и решим, как вашей беде помочь.
Ну, раз такое дело, думайте, – сказал голова, - а мы подождём, чай время терпит.
Только нам бы зайти куда-нибудь, в тепле, как говорится, и уюте, думается-то полегче, - подскочил к нему интеллигент.
Да, да, – поддержал его товарищ Пленарный, - а ещё было б неплохо перекусить чего, опять же чтоб думалось проще.
И грибочков желательно, - подхватил Сергей Михалыч.
И водочки, чего уж там, – подытожил Живовский.
Голова, с важным видом махнул рукой и сельчане засуетились. Бабы тащили кто что мог: картошку, грибы, сало, яйца и, конечно же, самогонку, мужики принесли кисет с махоркой. Вавила, посмотрев на всю эту карусель, ударил кулаком о кулак и подозвал к себе своего пацана. Шепнув ему на ухо несколько фраз, кузнец сунул мальчонке напутственного отцовского тычка, который придал тому заметное ускорение. Незаметно для других он побежал по дороге прочь от деревни.
Иван Лаптев, газета "Единомышленник", №1.
