За эти два кошмарные дня, которые по дикому стечению обстоятельств предшествовали съезду детских правозащитников в Пскове, уяснила для себя одно неприятное противоречие. Простые граждане (как я), сами себе неправильно отвечают на вопрос: кто такой уполномоченный по правам ребенка (или бери шире – человека)? Мы ведь привычно сокращаем название должности (должности!) до «правозащитника». И поэтому попадаем в смысловую ловушку, которая и служит источником непрерывного разочарования. И источником вот этих наивных вопросов: а где же детский омбудсмен, что предпринимает, как спасает? Нам почему-то кажется, будто омбудсмен должен что-то делать, а не «контролировать, следить за ходом и действовать в рамках своих полномочий». Хочется думать, что сразу, получив страшную информацию, летит он (в нашем случае она) к жертве. И – не знаю, не отходит от нее все то время, пока не возьмутся за дело профессионалы по реабилитации. И говорит какие-то очень нужные слова. О том, что в случившемся нет ее вины. Нет! Потому что все, даже самые хорошие девочки и круглые отличницы, однажды могут принять неправильное решение. По самым разным причинам, увы. Кому-то захочется, чтобы взяли в интересную компанию, потому что раньше никогда не брали, а тут вроде как дают шанс. Кто-то доверится знакомым, которые всегда казались отличными ребятами. Кто-то, не сталкивавшийся с мерзостями жизни, вообще не подозревает, что они есть. И они-то наиболее уязвимы. Просто кому-то повезет, и он пройдет по грани. А кому-то нет. Это ужасно, несправедливо, но поправимо. Непоправима только смерть, как известно. Еще защитник может рассказать, что совесть – не отменима. И даже если сейчас кажется, что у тех, кто над тобой издевался, совести нет, то это не так. Она обязательно проснется. И будет грызть, что, кстати, может служить новым источником агрессии, если с этим не работать. Это не утешение, это факт. О нем прекрасно знают люди, которые работают с подростками, совершившими тяжкие преступления, прежде всего – убийства. И еще бы им не знать, если сами становятся свидетелями кошмара, приходящего с неизбежным осознанием содеянного (на осознание иногда уходят годы – врать не буду). Защитник из наших фантазий действительно спасает, утешает, держит за руку. Но в реальной жизни мы имеем человека, занимающего должность «уполномоченного по правам ребенка». У него есть план проверок (например, детских лагерей – как и у чиновников от образования), план поездок на различные семинары и конференции (как опять же у чиновников), план праздничных мероприятий – с приветствиями, напутственными словами, краткими докладами (да-да, как у чиновников). В случае какого-нибудь ЧП он работает «по факту обращения», а не по факту ЧП. Он не комментирует «слухи из интернета» до официального подтверждения информации. Но это в том случае, если работает на региональном уровне. На федеральном уровне все, даже правозащитники, смелые, особенно если речь идет как раз о делах региональных, но лучше – заокеанских. И, в общем-то, он и есть чиновник – это мы сами назвали его правозащитником лишь по тому недоразумению, что «права ребенка» или «права человека» в названии должности присутствуют. С этим можно было бы и успокоиться: что с чиновника взять, кроме все тех же «рамок полномочий» в «установленных законом порядке»? Если бы не воспоминания о том, как недавно (весной 2015 года) назначали уполномоченного по правам человека. Человека из карательно-воспитывающих органов псковские депутаты тогда все же не захотели видеть на этом ответственном посту (а, может, просто мешали общие воспоминания о совместной работе в парламенте с господином Подзноевым – старожилов у нас в областном Собрании хватает). Но и общественника чистой воды и еще более чистого берега Игоря Батова – тоже не захотели. То ли не смогли оставить без «портфеля» уважаемого и опытного Дмитрия Шахова, которого фактически перевели с должности детского уполномоченного на должность взрослого. То ли представили себе, как будет работать Батов: шумно, горячо, действительно отвечая на все «вызовы» и поплевывая на связи со всяческими администрациями – за неимением оных (связей). Нет уж, лучше Шахов – предсказуемый, юрист, опыт работы в исполнительной власти ого-го. Правозащитнику на государственном окладе ведь без этого опыта нельзя. Небось, не Людмила Алексеева. И у детского нашего правозащитника – Наталии Викторовны Соколовой – тоже опыт соответствующий. Как села в 2006-м году учителем истории (и хорошим учителем) в «социальный лифт» - сначала активно участвовала в жизни молодежного объединения «Первый рубеж», потом штаб Псковского регионального отделения ВОО «Молодая гвардия «Единой России» - так и вышла уже в Псковской городской Думе. Там от председателя комитета по молодежной политике до заместителя главы Пскова и председателя бюджетного комитета оказалось рукой подать. А потом вот случилась пересадка из кресла заместителя главы города в кресло детского омбудсмена – и тут уж до 2020 года стоп. Как же при такой биографии быть таким, каким тебя придумывают граждане, обольщенные защитой прав детей? А и не надо придумывать. Надо просто помнить – есть такая должность, и мессии на ней не нужны. Во всяком случае, тем, кто на эту должность назначает. И хотя само слово «назначение» по отношению к правозащитной деятельности кажется нонсенсом, но у нас как-то получается с этим жить. Как-то получается… Елена Ширяева