Говоря о любимовской постановке «Евгения Онегина» - как не сорваться в цитирование штампов («театр уж полон, ложи блещут») и как не соблазниться цитированием многочисленных рецензий маститых театроведов-профессионалов («Пушкин, созданный Юрием Любимовым, оказывается не хрестоматийным - живым»)? По крайней мере, эта задача будет легче той, что стояла перед режиссером и актерами - по-новому взглянуть на Пушкина, сохранив при этом такт и не впав в вульгарность… (ФОТОРЕПОРТАЖ) Но театр действительно был полон (насчет лож - почтительно молчим)! В небольшом фойе нового старого театра смешались в кучу губернатор, чиновники администрации, депутаты, журналисты, фотографы и, что самое важное - псковичи. Обычные, не избалованные зрелищами хлебом такого качества, как спектакль театра на Таганке. Что самое главное - на постановку пришли дети (наше все - не менее Пушкина). Школьные учителя постарались, нашли возможность привести их на спектакль. Но, судя по тому, что говорили дети, - им не понравилось: вольно, пестро, заумно, смешно («нельзя так с Пушкиным!»). И холодно. А учителя, позабыв заученные конспекты уроков, в кои-то веки откровенничали: «Незабываемый спектакль! Как будто прочитали "Онегина" в первый раз! Но в сцене признания Татьяны Онегин был суховат… Зачем же он так с бедной Таней?» - задавались вопросами опытные преподаватели, стирая грань реальности и вымысла, сами того не замечая… Пушкин, созданный Юрием Любимовым, оказался, действительно, не хрестоматийным - живым! Его лик - скульптурная маска, размещенная в центре подмостков, - казалось, наблюдал за происходящим на сцене. За счет игры света и тени лик то хмурился, то иронически улыбался, то светло смеялся, - глядя на то, как созданный им текст играет в репликах актеров, музыкальных и литературных цитатах, даже в простом движении-верчении-полете театрального реквизита - полотнищ, перьев, бумажных самолетиков, шара (то ли ядро раздора, то ли луна, то ли перифраз Пикассо)… Благодаря «оживлению» Пушкина свершилось в нашем театре то, что так редко удается в нашем городе, – диалог. Разговор актеров и зрителей, сцены и зала. На внутреннем, эмоциональном, и внешнем, вплоть до касания, уровне. Бегло упомянем о даме в красном, которая неожиданно для себя оказалась на сцене в самом начале спектакля в числе поклонниц ветреного Онегина («эх, мне бы на яё место… я ж даж переобулась заради спектаколя!»). В финале после аплодисментов и цветов, когда в глубине души многие уже были в районе гардеробов вдруг со сцены как гром небесный, как на экзамене: «А все читали Евгения Онегина? – лес рук. - Вижу: все, кроме третьего ряда. Давайте вместе вспомним строки из романа!» - и айда с микрофоном по залу («Эх, не дошел до галерки… уж я б… уж вспомнила б… как там? - «Мой дядя самых честных правил»…). Ритмическая читка-цитация удалась: создавалось четкое ощущение того, что над залом витают строки из «энциклопедии русской жизни». Что магический кристалл, сквозь который Александр Сергеевич энное количество лет назад различал «даль свободного романа», сработал – и живое слово поэта льется просто и естественно, теперь уже для нас, благодаря прекрасным артистам, прекрасному режиссеру. В прекрасном, кстати, театре. Елена Никитина