Жуть за пределами восприятия вплоть до истерик и инфарктов в кинозале. Полнейшая беспросветность, миазмы разложения. Жесть, дальше некуда. Некро-порно-садо-мазо. Плюс к тому: самый честный, самый лучший, самый омерзительный фильм Алексея Балабанова. Примерно таков набор оценок последнего творения режиссера, визуального продукта с заведомо мрачным заголовком. Не зная, что к чему, сразу задумываешься: «Опять про Афган?». Ан, нет. «Груз 200» - про другое. Тема, раскрученная глянцево-голливудной «9-й ротой» Бондарчука, проявлена, по сути, лишь одним эпизодом и одним диалогом; в данном случае послание Балабанова много шире и глубже, и, - как всякий талантливый мессидж, - порождает несколько интерпретаций. От психиатрических: про маньяка-извращенца, до общественно-политических: приговор эпохе застоя. И даже философских: о русской энтропии вообще. Однако понятно, что именно война в Афганистане послужила своеобразным катализатором крушения «Империи зла». Фильм снят среди унылых, убогих, прибитых нищетой и распадом пейзажах захолустного Ленинска. Действие перенесено в 1984-й, оруэлловский, год, что, разумеется, символично. Но это еще и год кануна: что-то висит в воздухе вместе с вонью самопальной водки, вот-вот грядет перестройка, и «скоро изменится все», как пророчествует один из персонажей, перед тем моментом, как получает в тюремном коридоре казенную пулю в затылок.Если просто, без затей, пересказать цепь событий «Груза 200», то натыкаешься на противоречие: а что же, собственно, так шокировало отечественную критику? Подобные сюжеты каждодневно обрушиваются на мозги обывателей из криминальных хроник, причем в реальном антураже. Здесь всего лишь делаешь поправку на 1984, и, значит, на те, узнаваемые подробности, а не на нынешние. Но главный довод Балабанова, его разоблачительный концепт убийственен: «В стране, в принципе, ничего не изменилось!». Никакой смены декораций, реалий, и извечной каши в головах с экзистенциальными вопросами: «А есть ли Бог?». Вернее, так: можно заменить старый «Запорожец» на поношенную иномарку, переодеть персонажей и подбавить иных деталей быта (кстати, и не особо стараясь), наложить современный саундтрек, и «Груз 200» легко переносится в наши дни. Балабановский мессидж грубо контрастирует с той радужной оптимистичной картинкой, которую с тупым ритмом отбойных молотков, нам навязывают телеканалы. Именно за это одни ангажированные критики ругают фильм чуть ли не матом, другие – превозносят до небес. При этом удивляет упрек, что «Груз», дескать, слишком тенденциозен, «перегружен» патологией, такого, мол, не бывает. «И еще как бывает, - скажет вам любой криминалист, - банальный случай, каких десятки, если не сотни». В том то и фокус, что Балабанов – никогда не был просто бытописателем, голым натуралистом, он – неосимволист, (не зря же как-то признавался, что хотел бы экранизировать роман Андрея Белого «Петербург»). «Груз» Балабанова полон знаков, насыщен смыслами. Конструкция – четкая, сжатая, сугубо функциональная, начиненная взрывоопасными значениями, как тот цинковый ящик, из которого выброшен труп погибшего героя. Когда режиссеру указывают на какие-то бытовые ошибки, анахронизмы, вроде майки «СССР», де, в 1984-м таких не носили, то надо понимать, что сделано это нарочито, и не ради какой-то эстетской «игры», как у тех же символистов, а с большей интенсивностью прагматики, свойственной искусству. То есть «Груз» позволено видеть и как чистую «бытовуху-чернуху», и как закодированное послание зрителю: вот как именно я, художник, осознаю то, что происходит с Россией в последние годы. На некой задрипанной окраине этого самого Ленинска гонят самогонку доморощенный философ-рецидивист, его не то жена, не то сожительница, изнуренная «свинцовыми мерзостями» окружающего бытия, к которому все привыкли, да прислужка-вьетнамец по имени Сунька. Вокруг дома бродит некий внушающий ужас тип, как будто вылезший из гоголевского кошмарного портрета, он заглядывает в окна, жрет хозяйский суп. Кто он такой? Позже окажется, что это и есть маньяк, а заодно и мент, крышующий производство «самопала», по фамилии Журов. В это время на глухой дороге глохнет дырявый «Запор» преподавателя атеизма, и тот в поисках помощи попадает в нехороший дом. Его, как это у нас обычно и бывает, насильно заставляют пить. Начинается русская пьянка с теологическим запросом, а как же иначе? Атеист отстаивает идеи, которыми с детства его пичкали, а бывший уголовник, на личном опыте познавший горький и грубый вкус жизни, – полностью за бытие Божье. Сунька чинит машину, и преподаватель, вдрободан пьяный, возвращается к брату-военкому, у которого гостил, да так вот и не сумел уехать. Параллельно ухажер дочки первого секретаря, ушлый парень с грузинской фамилией в той самой символической майке «СССР», надирается на дискотеке, и вместе с этой наивной дочкой отправляется за добавкой. Так глупая девушка и юный бизнесмен, делающий деньги на перепродаже оленьих шкур, тоже оказывается в роковом доме. Девушка опасается за свою невинность, мужики – бухают. Наконец – юный падает под стол, а стихийный теософ, забыв о Боге, гоняется за девушкой, желая ее грубо поиметь. Такая, чисто русская, катавасия. Только результат – не привычное изнасилование, или убийство (и то, и другое тут же и происходит), а история, покруче «Фауста» Гете.Пересказ – это моветон, но у Балабанова именно в сюжете и гнездятся «гроздья гнева». Любой образ, всякий персонаж важны не сами по себе, а как транспозиции, то есть носители некоторых срезов общества в момент экстремальной ситуации, перелома. Если на миг представить, что жертва в виде невинной девушки – это метафора России, то наш маньякоподобный мент – это, разумеется, государство, власть. Местный партийный бонза, чуть не рыдая, не задумываясь, отдает маньяку интимные письма десантника к дочери, это ли не маразматическая КПСС, из которой бежали все ее прихлебатели, и только простодушным оставалось пускать слезу о судьбе страны? Атеист, слабый, трусливый, в финале, мучаясь совестью, устремляется к православным лампадкам, - интеллигенция. Уголовник, в пьяном угаре рассуждающий о Боге, и безропотно принимающий смерть, - народ. Десантник, которого цинично вышвыривают из гроба, - военные (погиб за Отчизну, а в итоге гниет на драной чужой кровати рядом со своей невестой, сходящей с ума от ужаса). Прыткий чел с грузинской фамилией проспался и свалил восвояси – это понятно кто. Ну, и так далее, по кругу значений, всего сразу, вот так, спонталыку, не перечислить. Одного у Балабанова не отнять: спрессован мессидж не просто лихо, а, как говорится, с запредельным оскалом. И пусть слабонервные бегут из зала с зажмуренными глазами, а снобы брезгливо воротят напудренные носы, для художника – это всегда показатель высокого качества проделанной работы. Свидетельство подлинного, а не раскрученного успеха.Саша Донецкий