Этот фильм уже все критики дружно назвали «шедевром» и по гениальности идеи сравнили с кубиком Рубика. Ансамбль актеров во главе со «стареющим юношей» Лео Ди, впечатляющие спецэффекты («Матрица» давно и надежно «отдыхает»), да и сама визуально-драматическая реализация Кристофера Нолана выше всяких похвал. Разве что, как всегда, подкачал вариант русского перевода от отечественных прокатчиков: безликое и ничего не объясняющее «Начало», вместо более точного «Зачатия» или «Внедрения» («Inception»).«Самый вредный паразит – мысль. Простая мысль человеческого разума может строить города». Эта простая, как мир, идея отягощена не менее древним представлением или догадкой, что мир есть сон, и все мы друг другу снимся. Почти по Пелевину: «Бывает еще, проснешься ночью, и долго глядишь в окно на свет так называемой Луны, хотя давно уже знаешь, что этот мир – галлюцинация наркомана Петрова, являющегося, в свою очередь, галлюцинацией какого-то пьяного старшины… Хорошо еще, что с сумасшедшими возникают трения. И они гоняются за тобой с бритвами в руках. Убегаешь - то от одного, то от другого, то от третьего, и не успеваешь почувствовать ни одиночество, ни страх…»Именно это и происходит в «Начале», только сумасшедшие носятся не с бритвами в руках, а с автоматами и пулеметами, и зовутся они «проекциями», и классический символистский «сон во сне» возведен в энную степень, вернее, в четвертую, и персонажу, чтобы выжить, нужно четыре раза проснуться, да не просто так, а еще и заарканить нужную идею у спящего клиента. Как бы там ни было, а в «Inception» грани между так называемой «реальностью» (Набоков предлагал обязательно наделять это слово кавычками, настолько оно ничего без сопутствующих комментариев не значит) и «сновидением» стерты, а главный персонаж Доминик Кобб (Лео Ди) достиг подлинного совершенства в технологии проникновения в чужие сны, дабы извлекать чужие идеи, и за сей промышленный шпионаж поплатился женой и детьми. Перед нами вечный скиталец по чужим сновидениям, потерявший заигравшуюся в виртуальность жену, - она выбросилась из окна, и как окажется, эту идею внедрил, впрыснул ей в мозг сам Кобб, дабы спасти свою бренную жизнь, а потому вынужденный скрываться от властей, с призрачной надеждой когда-нибудь увидеть своих малюток - сына и дочь.Блеск в конце бесконечной кроличьей норы все-таки светит убийце собственной жены Коббу, мыслью-сперматозоидом оплодотворившем ее гениальное подсознание-яйцеклетку, но живые «проекции» жены в злобе и мщении еще долго будут преследовать Кобба, мешая претворить ирреальность в жизнь.Спасителем из бесконечного лабиринта сновидения выступает «бог из машины», в данном случае рекламируемого «Хёндая», некий самурай, глава Кейрецу, решивший залезть в мозг наследника великой энергетической империи Роберта Фишера (не шахматиста), имеющего личные проблемы с умирающим отцом. Самураю нужно, чтобы конкурент разделил энергетическую Империю на части, а это значит, что Фишер, сын своего отца, должен начать мыслить и действовать самостоятельно, а не копировать идею родного папы. Зародить и внедрить эту простую мысль в голову богатого наследника и должна команда «мозгоделов» Кобба, за что им обломятся не только немалые гонорары, но и персональное освобождение для «мозготраха» Кобба и долгожданная встреча с милыми мордашками детей. Далее начинается голливудская визуализация, с которой по сюрриалистичности пока не может сравниться не один эксперимент в этом направлении движущихся картинок. Пожалуй, ближе всего (не по замыслу, а по эффектности зрелища) к «Началу» приближается культовая уже «Клетка» cДжениффер Лопез (2000), где погружения в подсознание психопата оснащены цитатами из артефактов и инсталляций знаменитых европейских нео-сюрреалистов.Для Нолана визуальные «фишки» вроде бы не столь важны (хотя как посмотреть), он поглощен грандиозностью и эпичностью замысла, для него гораздо актуальней всегда точные сцепления и спайки многослойной фабулы, где каждый сновидческий уровень точно и верно подчинен предыдущему. Не случайно в фильме так часто используется слово «архитектура». Чтобы строение не обрушилось, необходим математически точный расчет, позволяющий запускать человека в невесомость. Нолан и катапультирует своих героев в подобную невесомость, а еще - в Ньютонов закон и в турбулентность непредсказуемого творческого сновидения, и в алкогольный бред гоголевского Ивана Хлестакова, о котором тот же Набоков с изумлением писал: «Курьеры, курьеры... Откуда от столько курьеров-то взял? Этих сперматозоидов мозга?»В качестве «курьеров» у Нолана выступают детали, ни одна из которых не крутится и не трудится напрасно. И открытый финал – вращающийся «тотем», в данном случае маленькая юла, – намекает не только на открытый, как бессонный глаз, финал, но и на то, что начало получит продолжение, а зачатие разовьется в еще не мыслимой причудливости плод. Саша Донецкий