XVI Всероссийский Пушкинский Театральный фестиваль. День пятый 10 февраля, в час смерти Пушкина – в 14.45, у могилы Поэта в Святогорском монастыре, с горящими свечами в руках встанут актеры, режиссеры, исследователи, критики, чтобы на заупокойной Литии молитвенно вспомнить того, чье имя объединяло их в дни уходящего в историю XVIПушкинского фестиваля. Они – многие из них впервые – побывают в Михайловском, Тригорском, его глазами увидят небо и землю, чернеющий лес, дом, обращенный к спящей подо льдом Сороти… И поездка в пушкинский Псков, которая наверняка запомнится на всю оставшуюся жизнь, приобретет свой окончательный завершающий смысл.Последний псковский фестивальный день завершился спектаклем «Капитанская дочка» Московского театра «Галактика» в постановке народного артиста Сергея Яшина. Этот только что образованный театр – своего рода «дочернее коммерческое предприятие» театра им. Гоголя, созданное Лианой Гурамиевной Бальдясовой, бывшей до недавнего времени заместителем директора в Гоголевском театре. И актеры, и режиссер тоже пока гоголевские. Наталья Бржозовская, вручавшая молодому театру Диплом участника XVIПушкинского фестиваля, говорила о счастливой возможности сравнивать сценическое прочтение одного произведения разными театрами, имея в виду спектакль Театра-студии «Пушкинская школа» «Прости, душа…», сыгранный учениками Владимира Рецептера двумя днями раньше. Да, сравнение напрашивалось невольно и само собой. Хотя бы потому, что в обоих спектаклях звучали казачьи песни, с той разницей, что у питерцев они создали всю музыкально-эмоциональную канву, а у москвичей перемежались фрагментами знаменитой «Метели» Свиридова. Черно-белые полосы шлагбаума стали главным мотивом художественного образа московского спектакля. Высокие, тоже «цвета шлагбаума» спинки стульев складывались то в крепостную стену, то в камору, в которой запер Машу Миронову злодей Швабрин, -казенная Россия, которой всегда было мало дела до отдельного человека с его болью, жаждой любви и свободы. «Ах, сказочник-Пушкин!» - думалось мне, когда «случайно» встреченная Машей в Царскосельском саду императрица освобождает заподозренного в государственной измене Петра Гринева и соединяет любящие сердца. Но Пушкин (а не Екатерина!) соединяет их царственной своею рукою не из мелодраматической потребности в счастливом конце. Он видит в этом - совсем как в «Метели» - особую милость и награду Божию тому, у кого хватило отваги на верность до конца. Спектакль сыгран точно, профессионально, но степень порывистой увлеченности действием была обратно пропорциональна возрасту исполнителей. А хотелось бы… Потому и вспоминался тот, питерский, где история дочки капитана Миронова – на фоне «бессмысленного и беспощадного» - была сыграно истово, страстно, самоотверженно, с неостановимым – словно рыба идет на нерест – желанием понять истоки и любви, и жестокости, и предательства, и той истины, за которую не жалко умереть. Перекличка двух имен – Пушкина и Гоголя – останется самой памятной чертой XVIфестиваля. Днем на Малой сцене мы увидели шедевр. Не побоюсь этого высокого слова, говоря о «Старосветских помещиках» петербургского театра Юных Зрителей им. Брянцева в режиссуре Георгия Васильева и исполнении народных артистов России Ирины Соколовой (Пульхерия Ивановна), Валерия Дьяченко (Афанасий Иванович) и заслуженного артиста России Бориса Ивушина (Человек в цилиндре, Гость). Спектакль – лауреат высшей театральной премии Петербурга «Золотой софит» - не нов, премьера состоялась двенадцать лет назад, но перед нами случай, когда спектакль не разрушается во времени, а только набирает силу, как выдержанное вино. «Сегодня мы побывали в раю», - сказала, поздравляя питерцев с выступлением на фестивале, Надежда Таршис, театральный критик и профессор С.-Петербургской академии Театрального искусства. Мне думается, она имела в виду не только высочайший профессиональный уровень актеров, умную и внимательную режиссуру, цельное, осмысленное до мелочей оформление (художник Эмиль Капелюш), но – заполнившее всех и вся пространство любви, возникшее вдруг на псковской Малой сцене по мановению Гоголя и его величества Театра. Да, это была любовь, которая, по слову апостола Павла, «долготерпит, милосердствует, не превозносится, не ищет своего, всему верит, всего надеется, все переносит…» Любовь - отвага жить для другого, умереть в другом, не думая ни о себе, ни о самой этой отваге. Гоголь, его присутствие, его взгляд сквозит здесь в каждом слове, шаге, намеке, интонации. Он не умиляется, но вместе с театром любуется бесхитростными этими стариками, которые ничем более не озабочены, кроме мелких неспешных хлопот по хозяйству, да закусить, да поспать… «На лицах их всегда написана такая доброта, - говорит Гоголь, - такое радушие и чистосердечие, что невольно отказываешься, хотя бы на короткое время, от всех дерзких мечтаний…» Остается порадоваться и за театр, и за фестиваль, когда в нем участвуют спектакли такого уровня. Порадоваться Пушкину вместе с Гоголем и Гоголю вместе с Пушкиным, который в свое время с жадностью прочел «и «Старосветских помещиков», эту шутливую трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления».Станет ли Пушкинский фестиваль «русским Стратфордом», а имя Пушкин именем России – Бог весть. Но то, что всякое соприкосновение с Пушкиным делает человека лучше, чище, светлее, даже когда он – с книгой ли в руках или зрительном зале – этого не сознает, - несомненно. Вик. ЯКОВЛЕВ