Киллер «нашего всего» Дантес, как известно, мало того, что слыл гомосексуалистом, но и благополучно дожил у себя во Франции до преклонных лет, дослужившись до чина сенатора. И когда как-то на досуге ему припомнили про главный грех молодости - злополучный выстрел в великого русского поэта, Дантес искренне удивился, даже опешил: «Позвольте, как же так? Ведь он мог меня убить!.. Меня, сенатора». И Дантес абсолютно прав: не успей он первым, Пушкин наверняка прострелил бы его пустую смазливую башку. И погиб бы потенциальный сенатор. А у нас не было бы героической легенды и национального мифа. Так что Дантес, как ни крути, исполнил роль Иуды. В смысле: свершил предназначение свыше. Этот житейский казус великолепно иллюстрирует посмертную судьбу гения. Существует полтора процента мыслящих людей, способных оценить его творения. Всем остальным - подавай драматургию. И эффектнее финала, чем смерть на дуэли, придумать нельзя. Парадокс, но сам Пушкин нуждался в шоу, как никто другой. И свою смерть как бы репетировал. Разумеется, не подозревая о близкой концовке. Когда он ехал на поединок с французом, то уж явно намеревался не миндальничать, а продырявить соперника. Не шампанское же с ним пить? Вообразим, что Дантес промахнулся. А Пушкин, наоборот, не простил обидчика и оказался точен. Бах! И разворотил полчерепа. В биографии сохранился бы неприглядный факт: убил на дуэли «сына» голландского посланника. Дипломатический скандал, расследование, ссылка. Совсем другая история. Альтернативная. И совсем иной Пушкин. Возможно, тогда роль национального кумира досталась бы второму дуэлянту: Лермонтову, который стал бы в национальном сознании первым. Романтизм и все такое. Но Пушкин опередил младшего современника. И в итоге получилось, что Лермонтов – «вечно второй», всего лишь повторивший проверенный сюжетный ход. Так сказать, осуществил жизненный «плагиат». Заимствовал у Пушкина сценарий, как Гоголь воспользовался сюжетом «Ревизора». Лично для меня главным событием 15-го пушкинского театрального фестиваля как раз и стал сам Пушкин, живой, а не мумифицированный, не на сценической площадке или видеоэкране, в «склерозитированной форме», а в докладах пушкинистов и их живых дискуссиях. Если фестиваль расширяет «формат», включая новые имена и тексты (на этот раз Гоголя и Шекспира), то пушкинисты интеллектуально «отрываются», выдвигают гипотезы и, вообще говоря, культурно продвигают. Позволяют взглянуть и так и эдак. Обогатить свои наивные представления. Знал ли Пушкин своих крепостных? Нескольких знал точно. Тех, кого собственноручно высек. Он же был типичным представителем крепостнической России. Он брал беспроцентные ссуды от правительства, а деньги «отрабатывал» сочинением ура-патриотических стихотворений, таких как «Клеветникам России». Писал самоуничижительные письма шефу жандармского управления (тогдашнему аналогу ФСБ). О распутстве, конфликтном характере и малопривлекательной внешности лучше умолчим. И так понятно, что есть много фактов, которые лакировщики действительности хотели бы от нас скрыть. Но скрыть не получается.Спор, который случился между двумя известными пушкинистами, Сергеем Фомичевым и Вячеславом Кошелевым, как раз и порожден живой антиномией: писатель – человек. Пушкин то апологет царизма, то чуть ли не революционер. В зависимости от идеологического тренда эпохи, из поэта делают все, что угодно: поворачивают то передом, то задом. Он то порнограф, то православный христианин. Как это вообще возможно?Биография писателя – это всегда легенда, причем легенду эту создает сам писатель. В угоду вымыслу, Пушкин врал с женщинами, фантазировал с друзьями, придумывал несуществующие подробности собственный жизни. Ему недоставало напряженности и остроты драматургического конфликта, а раз конфликта нет, его необходимо смоделировать. Хотя бы в сочинениях.Пушкин сам запустил в реальность своих двойников. Ну, и современники постарались. Откуда мы знаем, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье…» посвящено Анне Керн? Исключительно от самой Анны. Плюс – потомки. В одном из популярных романов беллетристической пушкинианы Пушкин, очутившись во Владимирском соборе, ищет глазами фрески Андрея Рублева. Автор опуса забыл, что во времена Пушкина наша культура не знала никакого Рублева. Иконописца попросту еще «не открыли». Он не актуализировался в отечественном культурном пространстве. Ну и что? Пушкин и типичен, и уникален. Как и все мы. Но он также в историческом времени и вне его. Отчего в адвокатах не нуждается.Саша ДонецкийИллюстрация с сайта Caricatura.ru