«В магнитофоне играет группа «Кино». Ты говоришь мне: «Выключи это говно». Тебя ломает от всякого старья. Отстань, это любимая песня моя!» И затем дурашливо, нараспев, предполагая пьяный хор: «О-о! Группа крови на рукаве… Йе-йе-йе…» Как много здесь незамысловатой, но предельно точной символики. «Ленинград», название города, в котором Виктор Цой и его единомышленники сформировались и выросли. Временная и культурная дистанция, позволяющая иронически обыгрывать когда-то суровое и крайне серьезное сочетание: «группа крови». Житейский эпизод, свидетельствующий о поколенческом и мировоззренческом разрыве. Так и представляешь себе эту «сладкую парочку». Он, лирический герой Шнура, молодой раздолбай, ностальгирующий по ментальным кодам своей юности. И она, гламурная девица, в мозгах которой сплошной бабл-гам «Муз-ТВ».Вот, уже 17 лет прошло, как Виктор Цой заснул за рулем. Если вдуматься, целая жизнь! Даже не вериться. Жуть. А песни его звучат. И не стареют. И в этом всецело заслуга художника. Тут уж не переведешь стрелки на переменчивый характер эпохи, промоушн Вечности или извечную тягу народа к ностальгии. Иные рок-персонажи теперь выглядят, как будто их отпустили погулять из мавзолея. Как говорится, лучше бы они умерли. А Цой – живой. Таков парадоксальный эффект ранней романтической смерти, отбрасывающей на портреты современников свой особый преображающий отсвет. Хотя нет в смерти ничего романтического. Все это людские выдумки. Желание оправдать нелепость случившегося. Стихийный протест любящих сердец. Но и логика существования поэта в этом мире. Поэт, тем более бунтарь, фронтмен поколения и не должен был умереть мирно, в своей постели. Пусть он загадочно уснет за рулем. А фантазия фанатов дополнит этот, в общем-то, банальный сюжет своими непреходящими смыслами. О судьбе, предназначении, роли.Вообразим, что Виктор Цой, как это бывает в фильмах с разветвляющимися сюжетами, счастливо избежал ДТП, а значит группа «Кино» продолжила свое триумфальное турне по агонизирующему Советскому Союзу. Еще пара-тройка крайне удачных альбомов, фигурирующих в хит-парадах и раскручивающихся везде, где есть электричество. Журналы, постеры, уходящий в прошлое винил. Первые си-ди. И – первая усталость. Где – то к середине девяностых общий пафос перемен, которых требовали наши сердца, превратился бы в перегар отвращения и разочарования, как и случилось. Вряд ли Виктор Цой избежал общей участи. Вчерашние андеграундные рок-герои рано или поздно уступили бы авансцену глэмовым «Мумий Троллям» и прочим «Слуховым галлюцинациям». Цой, как того ему и хотелось, ушел бы из «Кино» в кино. Снимался бы, допустим, у Алексея Балабанова. Наверняка талантливо, колоритно. Сыграл бы в самом деле Чигизхана. Давал бы интервью по поводу диалектического перехода из ниоткуда в никуда. Либо пропагандировал бы восточную философию. Ничего страшного. Но одной легендой стало бы меньше. Как кощунственно это бы не звучало. Все-таки смерть и поэт – понятия, присущие поэзии. «Последний герой», на то и последний, что даже за чертой небытия в его существовании нуждаются ныне живущие. Виктор Цой, со всей своей корейской харизмой и простыми строчками, останется ярким знаком времени, шаманом перемен, ибо именно ему было суждено оказаться на первом плане общественно-политического слома. Однако кто из тех, кто родился в 90-ые, вспомнит об этих, теперь уже историко-культурологических обстоятельствах? И никакая кавер-версия, никакой «требьют» не убьет простого обаяния мелодии и неповторимую интонацию близкого и понятного «неформала», придававшего неуловимому духу эпохи точные формулы песенных куплетов. «Ты можешь помолчать хотя бы пять минут? Или пожелай мне удачи в бою. «Группа крови» - любимая песня», и когда мне плохо, всегда я пою: «О-о! Группа крови – на рукаве… О-йе-йе-йе!...»Саша Донецкий