Эта загадочная история никогда бы не приключилась, если бы профессор Бормотухин не страдал многодневными запоями, плюс к тому: не баловался бы с запрещенными веществами, импортируемыми внутрь через органы дыхания. Не сказать, что Валентин Иосифович был законченным наркоманом или горьким пропойцей, любителем дебошей и публичных скандалов. Совсем нет. Иначе как бы он преподавал политологию в университете? А Бормотухин (внешне, кстати, поразительно похожий на голливудского кинорежиссера Вуди Аллена) не только преподавал, но и активно участвовал в корпоративной жизни небольшого, но весьма заметного сообщества отечественных интеллектуалов. Он слыл крепким профессионалом, не хватавшим звезд с творческого неба, но следившим за всеми новинками избранного им предмета знаний, который любил сравнивать с кентавром: мощное философическое конское туловище, способное мчать куда угодно по просторам свободного мышления, и торс атлета с острым копьем, пронзающим общественно-политических Химер современности. Бормотухин регулярно участвовал во всех любопытных ему научных форумах и семинарах, где любил подискутировать с публичными и более успешными коллегами, которых нередко встречал не только живьем, либо в «лив.журнале», но и видел в телевизоре, отчего ревновал ужасно, вступая в яростные дискуссии прямо с экраном. И порой это заочное буйство мысли заканчивалось трагически. Для телевизора, разумеется. Ибо ложка, нож или иной какой предмет обихода частенько летел в покарябанный кинескоп. Поэтому, после последней вынужденной покупки телеприемника (на взрыв сбежались все соседи) Бормотухин решил установить перед экраном защитное стекло, наподобие того, что используют бойцы ОМОНа при разгоне несанкционированных митингов. Теперь новенькому «Панасонику» не был страшен даже коктейль «Молотов». Смешивая водку с пивом в нужной пропорции, Бормотухин всегда приговаривал: «Ну, сейчас запустим ерша в вакуоль». Затем, крякал и погружался в чтение очередной брошюры про тотальное наступление на Россию новейшего «оргоружия» Запада, раскромсавшего некогда бычью тушу СССР на несъедобные гниющие части. Россию же профессор представлял в виде несчастной коровы-инвалида, без ног и даже без хвоста, валяющейся в луже собственного дерьма на некой заброшенной ферме, где заправляет некий ветеринар-извращенец. Не взирая на отрубленные ноги, эта корова подвергалась насилию заокеанского бизона, после чего в муках рожала какого-нибудь ублюдка. Ветеринар наблюдал за этими генетическими мутациями, и давно бы прирезал коровку на мясо, да она, зараза, не смотря на полную инвалидность, давала отличное молоко. Понятно, что все эти образы нужно было понимать переносно: ублюдки – это политические партии и их лидеры, а молоко – валютные резервы стабфонда в американском банке.В общем, до определенного момента тихий алкоголизм профессора не предвещал ничего сверхъестественного. Каждодневный допинг спирта в крови не мешал профессору ни в обыденной жизни, ни в учебной практике; студенты любили его за добродушие и умение остроумно и доступно объяснить теоретические казусы; да и коллеги с кафедры философии относились к грешку Валентина Иосифовича с пониманием: в творческой среде принято доверять формуле: «Пить-то пей, но дело разумей». К тому же Бормотухин был человеком хотя и одиноким, но вполне симпатичным, без особых карьерных амбиций, за глаза ни о ком дурно не отзывался, словом, старался не доставлять окружающим неприятностей. А это человеческое свойство в любой, даже самый подлый век ценится особо. Однако ж с недавних пор профессор стал замечать за собой, и без того всегда немного абстинентным, а значит, слегка неадекватным, некоторые странности. Бывало, что в своем, - в целом безвредном, - бытовом пьянстве и курении косячков с цыганской марихуаной он перебирал норму (с кем не бывает?), и тогда погружался в состояние, близкое к психозу. Его мучили многосуточная бессонница, полное отсутствие аппетита и жуткие откровения. Он казался себе совершенно никчемным и пустым человеком, с отвращением и ужасом ожидающим старости. Либо сказывался возраст, то есть неизбежный гормональный спад и сердечно-сосудистые недомогания (против природы не попрешь), либо на профессорское сознание влияло качество напитков местного винзавода, изготавливавшего дешевые, но, как утверждала молва, слегка психотропные напитки, действовавшие подобно дорогостоящему абсенту. Абсент, виски и коньяк он вкушал только на халявных банкетах, а в повседневности довольствовался общедоступными наливками, в народе прозванными «ядовитками».И вот однажды, пребывая в постфактуме жесткого отходняка, с профессором и произошел случай, круто изменивший течение его жизни. Само собой, если бы Бормотухин не пожалел денег и обратился в срочную наркологическую клинику, полежал бы под капельницей, проглотив несколько дражже реланиума, ничего необычного с ним бы не случилось. Но Валентин Иосифович не имел привычки обращаться к эскулапам по поводу похмелья, считая это постыдным, и боролся с последствиями отравления сам, усилием воли и народными средствами типа огуречного рассола и куриного бульона, насильно заливаемых в перегарную глотку.Но ни рассол, ни бульон, ни даже контрастный душ, принятый перед сном, на этот раз не возымели никакого смягчающего действия. Профессор сидел на своем диване в позе, напоминающей памятник собаке Павлова, при включенном телевизоре, открыв рот и высунув язык, с абсолютно остекленевшими глазами и курил план. Это внешне, а внутри бормотухинского мозга творилось невероятное. Он явственно слышал барабанную дробь и какие-то голоса. Тогда он выключил телевизор, и решил, дабы отвлечься от непрерывного накала в сознании, поглядеть порнуху, которую иногда просматривал для развлечения на мониторе своего старенького компьютера. Вставив пластинку в дисковод, он хотел увидеть привычную уже сценку, как лысый немецкий мужик с отвисшими боками трахает некую сексапильную славянскую девчушку, как вдруг… Нет, эпизод был прежним, а вот звук, вернее, саундтрек к сценке существенно изменился. На мотив известного нацистского марша звучал рэп на тарабарском языке. Сначала Бормотухин не мог ничего разобрать, но удивление его росло, потому что среди непонятных слов он начал выхватывать и родные. А затем… совершенно четкий текст. В панике Бормотухин отключил и компьютер, и вроде как оказался в полной тишине. Немного обрадовавшись, он бросился в ванную комнату, судорожно разделся и встал под прохладный душ. Каков же был его испуг, когда он вновь услышал тот же навязчивый маршевый мотивчик, барабанную дробь и речитатив. Голосов было несколько, они звучали синхронно, и исходили, несомненно, из дуршлага. «Аллес, допился, добаловался с планом…» - в отчаяньи констатировал Бомотухин. Что оставалось делать? Бормотухин, вытираясь полотенцем, переместился в другую комнату, вознамерившись забить голоса из распылителя другим источником информации. Кроме компьютера, оставался телевизор. Но и там шла одна программа, вернее, на какой бы канал не переключался профессор, музыкальный или познавательный, к картинке накладывался все тот же безумный рэп. «Слуховые галлюцинации», наконец-то понял Бормотухин, и, стремительно одевшись, бежал из квартиры на улицу. Но и там происходило то же самое: со всех четырех сторон света, по радиусу, как в какой-то гигантской квадро-аудио системе, на него неслись все те же безумные звуки. Самым шокирующим открытием для Бормотухина стало то, что какофония звучала вовсе не внутри головы, а снаружи. Из окон домов, из дверей, отражаясь причудливыми звуками от рекламных щитов и искривлений городского пространства. «Что же это такое? - Недоумевал профессор – Пора в дурку?» При этом он полностью осознавал происходящее. Его собственное мышление никуда не делось, а корчилось в непонятках внутри сознания. А весь рэповский кавардак звучал вокруг. Его голова служила как бы улавливающим устройством для неких неизвестных волн.Бормотухин вернулся домой и сосредоточился. Потом он решил записать рэп на бумагу. Жаль, что для этого нельзя было воспользоваться каким-нибудь техническим достижением: не вставишь же магнитофон в черепную коробку?Отмучившись час и поняв, что его усилия бессильны, Бормотухин мужественно проглотил триста грамм «ядовитки» и отключился.Спозаранку, оторвав больную голову от подушки, Валентин Иосифович с радостью ощутил пустоту сознания, и решил прочесть, что же удалось зафиксировать на бумаги после сеанса ночных откровений.«Фуфель, фуфель – врет давно. Фуфель, фуфель, он – говно. Русишь официре. Ах – ах – ах. Трах – трах – трах. О – ля – ля. Гутен морген, ча – ча – ча. Он продать свою страну. Он – фашист, пропагандист. О – ля – ля, ча – ча –ча. Террорист, монополист… Фуфель гонит дурь, дурь, дурь… Деньги, деньги, деньги. Крутит, крутит, крутит. Фуфель губит, губит, губит… Бим –бом!..»Тут Бормотухин вспомнил, что эти звуки были интерпретированы им как удары лондонского Биг-Бена.Профессор сел и задумался.«Не иначе я стал свидетелем какой-то идеологической диверсии? - Осознал произошедшее Валентин Иосифович. – Значит так: где-то здесь поблизости работает передатчик, который при помощи каких-то тонких волн воздействует над подсознание. Люди постоянно подвергаются обработке этого таинственного мощного оружия, но даже не подозревают об этом. А это действуют враги. Скорее всего, американцы. Нет, не передатчик. Какой передатчик, где? Они посылают сигналы из космоса со своих спутников. Облучают, так сказать, территорию. Ну, а, я просто буквально «вышел из себя», настроился на волну под воздействием обкурки и запредельных доз алкоголя. И… подслушал. То, что не следовало… Нет, это слишком фантастическая версия. Все-таки это внутренний заговор. Работают какие-то недоброжелатели из конторы. Вроде скрытых троцкистов. Тихо и исподтишка гадят. Надо что-то делать».И в лучших традициях написания доносов Бормотухин изложил свое феноменальное открытие в форме письма, присовокупив и тот бред, что зафиксировал ночью на листочках.Два дня прошли в тревожном ожидании, а на третий к Бормотухину пожаловали гости. Они пришли внезапно, изобразив из себя врачей неотложной психиатрической помощи. Но Бормотухин точно знал, что это заговорщики. «Обложили, суки! Вот дебил, нужно было тоньше действовать, а теперь поздно», - панически соображал профессор, отступая внутрь комнаты. Выход из ситуации нашелся сам собой: выброситься с пятого этажа.«Почему же именно выброситься? – мельком пронеслось в мозгу. – А… - догадался политолог, - Зазомбировали». Врач и санитары, пара амбалов в белых халатах, хотели уже скрутить Бормотухина, но тот, показав обезьянью ловкость, выскочил на балкон и повис на перилах… «Никому больше не рассказывали про сигналы?» - Спросил профессора пожилой санитар, дыша перегаром. «Нет, только вам». – Задыхаясь, прошептал Валентин Иосифович.«Тогда гутен таг!» - Сказал санитар, подмигнул и ударил профессора в лоб неврологическим молоточком.Нервные слабые пальцы разжались, и профессор полетел вниз. За те несколько мгновений, пока Бормотухин летел к асфальту, он, наподобие какой-нибудь голограммы, успел, превратиться из Вуди Аллена в профессора Плейшнера, вдохнувшего шалый воздух свободы. Саша Донецкий Иллюстрация с сайта Карикатура.ру
