В августе литературная общественность мира отметила 90-летие великого американского поэта и писателя Чарльза Генри Буковски (1920 - 1994). Родился будущий писатель в Германии, в местечке Андернах, и имел польские корни. В трехлетнем возрасте родители переехали в США. Почти всю свою зрелую жизнь писатель прожил в Лос-Анджелесе и стал крупнейшей фигурой американского художественного андеграунда… Эй!? Да кому все это нужно? Сегодня любой откроет «Википедию» и найдет массу ссылок на биографию и авторитетные мнения критиков. Гораздо важней, кто и что такое Буковски для нас, русских, на исходе первого десятилетия 21 века. Кто такой Буковски лично для тебя самого? Если бы у меня спросили, кто из художников прошлого реально помог мне выжить, лично я, некто Саша Донецкий, не задумываясь, ответил бы: Чарльз Буковски. Выжить - и метафизически, и чисто физически. Буквально, телесно, органически.Лет 20 назад мне помогал определиться в мире Лимонов. Потом пришел Довлатов и тоже много помог в проблеме физического выживания. Но лет пять назад вакантное место Спасителя безоговорочно занял он, калифорнийский забулдыга, завсегдатай баров, похабник и бабник, натуралист и матерщинник, литературный «сантехник», но в то же время тонкий лирик, нежнейшая душа, и вместе со всем этим – популярнейший автор 20-го века.Забулдыг и бабников, между тем, встретишь на каждом перекрестке, а вот тех, кто действительно становится культовой личностью для миллионов – раз-два, и обчелся, и Буковски – один из немногих подлинных.Сам Буковски, как человек с юмором, как-то обыграл этот мотив в своей прозе: общаясь с читателями на правах персонажа, что захаживает иногда в вонючие забегаловки пропустить стаканчик-другой виски с содой или водки с апельсиновым соком. И герои его рассказов якобы кричали ему:- Привет, малыш! Спасибо тебе, Хэнк! Ты не раз и не два спасал нас от смерти!И здесь нет никакого вымысла, никакой гиперболы. Да, спасал. Как это так? Как проза или стихи, пусть самые гениальные, способны спасти от смерти? А вот так! Очень просто. Когда лежишь один, в дешевенькой съемной квартирке, на продавленном старом диване, воняющий перегаром и похмельным потом, весь в дерьме, иногда буквальном, лежишь в одиночестве и отчаянии, и мысль о самоубийстве превращается в навязчивую идею. И долго и мучительно так решаешь, что с собой лучше сделать: вскрыть вены, намылить веревку, выброситься из окна? Тогда берешь с книжной полки томик Буковского, например, его «Истории обыкновенного безумия», читаешь глазами-телескопами, читаешь, и незаметно, постепенно становится легче, как-то проще, даже веселей. И тогда думаешь: «Эге. Да ведь я не настолько одинок в этом мире. Подобные истории случались со многими людьми, и покруче тебя. Значит, можно продолжать жить?».И - живешь. Странно, но живешь.У Буковски имеется одна сверхценная идея. Жизнь безумна сама по себе, просто люди в заботах дня или из-за собственной тупости этого не замечают. Жизнь монотонна и черства, даже жестока, и устроена как абсурдная машина по перемалыванию человеческих жизней, как гигантская соковыжималка. И как раз «нормальному» человеку необходимо взбодрить себя алкоголем, чтобы не свихнуться, чтобы почувствовать плоть и радость бытия. Идея спорная, она явно «не для всех», потому что большинство, опять же, повторюсь, как-то находит основания для продолжения существования. Но Буковскому смешно, что каждый день необходимо опорожняться, бриться, чистить разрушающиеся зубы, выдергивать волоски из носа и ушей, мазать стареющее, покрывающееся морщинами лицо «омолаживающим» кремом, стараться выглядеть лучше и счастливей. Но взгляните на лица женщин, которым за сорок, хотя бы в псковских автобусах. Сколько скорби, уныния, угрюмости, злобы, сосредоточенности на чем-то своем. Словом, настоящего несчастья и подлинной жалости. Об этих простых страданиях он и писал, только в американских декорациях, разумеется.Впрочем, и те, кто движется в шикарных авто, выглядят не лучше. Там просто больше агрессии и напора, а смысл один: все мы, ковыляя пешком, в автобусах, в автомобилях, неминуемо движемся к немощи и смерти.Те, кто не способен отвлечься от этих ежедневных картин обыкновенного безумия, начинают заниматься медленным самоубийством, каковым и является, допустим, алкоголизм.Люди, несчастные люди - такие же как все мы, не лучше, не хуже.Либо им не повезло в детстве – родиться в дружной респектабельной семье, либо они слабы духом от природы, либо имеются чисто медицинские причины, но итог один: все стремительно выпадают из социума, потому что он им чужд, и уходят в черную тоску и безвестность. «Я печальней, чем все прошлогодние рождественские елки на свете», - написал как-то Буковски, и это был верный диагноз. Обычно такой диагноз заканчивается скромным крестиком на забытой могилке. Походите по русским кладбищам, почитайте надписи на надгробьях, всмотритесь в фотографии когда-то живших. Само собой, Буковски никогда не отрицал так называемый социальный, или классовый, фактор. Богатым проще справиться с душевной «давилкой». За богатых – вся мощь медицины и психоанализ плюс крепкие привязки к жизни: бизнес, стремление не упасть раньше конкурента, то есть азарт, особая витальность и т. д. А что прикажете делать обычному человеку, простому работяге, сходящему с ума каждый день от необходимости одеть и накормить детей?Обо всем этом безумии и писал наш Бук, чем и завоевал симпатии плебса. Он был точен в деталях, попросту не врал и не раскидывал ненужных надежд. Мы – горемыки на этой грешной Земле, потому что Рая нет, и не будет. И не важно, на чем тебя повезут на погост - на шикарном катафалке или на китайской велорикше. О писателе сегодня написаны сотни книг и тысячи статей, и, казалось бы, какой смысл в очередной раз тарабанить по клавишам? Но дело в том, что «герой подполья» Буковски жив, актуален отнюдь не в России. Для большинства отечественных «культуртрегеров» он до сих пор – терра инкогнито, или, вернее, фигура нон грата.У нас ведь до сей поры художника представляют в образе расфуфыренного павлина, кудахчущего свою вечную «песнь о главном», тогда как для всей вменяемой публики павлин давно – ощипанная курица с полузакрытыми от самоупоения глазками.Главная задача национального светоча – залезть на котурны и с них вещать чушь, а лучше – забраться на скоморошьи ходули, и карнавалить всласть и про власть, или вообще – поместиться в корзине воздушного шара, лететь, и нести, нести, нести свою ахинею, хотя все умные люди уже давно воспринимают ее как привычный, надоедливый, медитативный шум.А вот Довлатов, например, полагал, что художник должен регулярно получать лыжами по морде, и ходить по земле своими ногами, желательно в ботинках с дырками, без всяких котурн, и иногда на этой земле валяться. Иначе ты не художник, а шарлатан. Довлатова у нас часто почему-то сравнивают с Буковски, хоти они абсолютно взаимоисключающие писатели, антиподы. Это мое личное мнение, но и по разнообразию художественных трендов, и по таланту, и по мастерству Довлатов Буковскому в подметки не годится. Буковски – большой и самобытный художник, а Довлатов так и остался журналистом, автором нескольких удачных повестей. Но в одном они оба были правы: без священного дурачества, без алкогольных провалов в мозге, без безумия и идиотизма, не было бы и игры воображения, всех этих метафор, сравнений, в общем, драйва от процесса письма, а главное – не было бы ПРАВДЫ. А только ПРАВДА – апология художника. ПРАВДА. Все остальное – шуга.Еще немного о Буковском. Когда я читаю его тексты, то понимаю, что все эти «Удафф.комы» и прочая русская «контркультура» отдыхает на печке деда Ивана из «Теней, исчезающих в полдень» и смолит самосадом, попердывая.Когда в «революционные» 60-е поэзия и проза Буковски прорвались в независимую печать, его работы сразу же вызвали яростное неприятие всех тех, кто хотел «соблюдать приличия» и «блюсти литературу» как истеблишмент. Профессиональные премии, гранты, профессура, университетские фестивали, студентки-поклонницы с цветами, готовые отдаться тут же, на фуршетном столике, фа-фа-фа…А тут является в литературу чувак - бухой, помятый, с ополовиненной бутылкой водки и чадящей сигарой в зубах, блюет на фуршетный столик, и заявляет: «Да манал я это все! Весь ваш истеблишмент отгниет раньше, чем кости папы Хэма». Истеблишмент ошалел от такой дерзости, и принялся Буковски гнобить. Тот, пользуясь независимой прессой (а таковая в Америке все-таки имелась), не остался в долгу. Потому что Бук совсем не прост, как кажется. Если он и блевал напоказ падкой на сенсации прессе, а потом выпивал на спор с репортером три литра пива плюс полбутылки водки, то это была не пустая бравада, а выверенная тактика литературного изгоя, который вовсе не был необтесанным мужланом, а весьма образованным, начитанным и умным малым, а главное – работал, работал и работал на износ, пусть и под градусом. Великолепно осознавая, что и как делает, и зачем. Буковски можно сравнить с предтечей панк-культуры, то есть художником, начинавшим в подвале, а затем, благодаря личной одаренности и вызову времени, внезапно переместившемуся на стадион.В отличие от панков, Буковски просто потребовалось больше времени для осуществления своего личного «проекта», ну, на то она и литература, а не рок-концерт, чтобы «втыкали» в нее единицы, а не толпы беснующихся недоумков.Буковски, как я его вижу и понимаю, есть мое идеальное «альтер эго», разумеется, в кавычках, но ясно, что это другое, альтернативное «Я», присуще чуть ли не трети населения нашей страны. Так что я абсолютно уверен: у Буковского в России блестящие перспективы в смысле превращения в стопроцентного русского «классика», не хуже Чехова или того же Довлатова. По крайней мере, «нулевые» перенесли фамилию Буковски на русскую почву наподобие колорадского, вернее, калифорнийского жука. И ее, фамилию, уже осторожно склоняют и норовят приставить к концовке букву «й».И он здесь у нас прижился, и прекрасно размножается.Саша Донецкий, август 2010-го