Такое чувство, что все посходили разом с ума. Будто некие тайны мира открылись после выступления Леонида Парфёнова, будто он первым прошёл по огненной тропе и теперь все пытают свидетелей свершения чуда. Для тех, кто не в теме, коротко расскажу. Леонид Парфёнов стал первым обладателем премии имени Владислава Листьева. На церемонии награждения, приняв статуэтку, он наряду со словами благодарности в адрес своих коллег, наряду с воспоминаниями о В. Листьеве прочёл с листа заготовленный текст – "было предложено произнести минут на семь что-то на тему, которая мне представляется наиболее актуальной сегодня". А затем перед аудиторией вырос совсем другой Парфёнов. Рефлексирующий, как скажет потом в эфире "Эха Москвы" Владимир Познер. Леонид Геннадьевич сбивался, глотал окончания. И все это время не поднимал глаз. Аудитория взирала молча. О чём шла речь? Обо всём, что наболело у журналистов. О цензуре, об отсутствии свободы слова, о незащищённости и бесправии журналистов, об отсутствии альтернативы в подаче информации о власти, о владельцах телеканалов, об утрате журналистикой таких функций как социально-ориентирующая, культурно-образовательная, и выходе в лидеры рекреативной. Иными словами, развлечения победили. И, наконец, о невостребованности журналистики обществом. "После подлинных и мнимых грехов 90-х в двухтысячные в два приёма - сначала ради искоренения медийных олигархов, а потом ради единства рядов в контртеррористической войне – произошло огосударствление федеральной телеинформации, - говорил он со сцены. - Журналистские темы, а с ними вся жизнь окончательно поделились на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ. За всяким политически значимым эфиром угадываются цели и задачи власти, её настроение, отношение, её друзья и недруги. Институционально это и не информация вовсе, а властный пиар или антипиар - чего стоит эфирная артподготовка снятия Лужкова - и, конечно, самопиар власти". Он нанизывал на свой текст имена: Путин, Ходорковский, Кашин. Иронизировал: "для корреспондента федерального телеканала высшие должностные лица не ньюсмейкеры, а начальники его начальника. Институционально корреспондент тогда и не журналист вовсе, а чиновник, следующий логике служения и подчинения". Или "высшая власть предстает дорогим покойником – о ней только хорошо или ничего". Операторы выхватывали крупные планы лиц из зала – застывшие, будто из воска, и спокойные, словно им со сцены Пушкина читают. И вот финальный аккорд. "Когда недоумевают: "Ну, побили – подумаешь, мало ли кого у нас бьют, а чего из-за репортёра-то такой сыр-бор?", миллионы людей не понимают, что на профессиональный риск журналист идёт ради своей аудитории. Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял, а за то, что это прочитали, услышали или увидели", - и он так же тихо благодарит всех, сворачивает листок и прячет во внутренний карман пиджака. Не менее интересным стало всё, что произошло потом. В сети Инета проникло видео, за считанные часы выступление Леонида Парфёнова растиражировали, разорвали на цитаты, разослали друзьям-товарищам. В комментариях кричали о "совести журналистской собратии" в лице Парфёнова, о "запуске часов". А что произошло, скажите мне. Может, я чего-то не понимаю? Всё, о чем было сказано Леонидом Парфёновым, прекрасно понимают люди в этой профессии и около, об этом думают, об этом говорят, особенно, когда в редакции накрыта поляна, а начальство уже разошлось. Это в крови многих, это больно колет руки, когда берёшь микрофон, садишься перед камерой, но дан сигнал и ты натягиваешь дежурную маску и выполняешь поставленную редактором задачу. Можно ли назвать это поступком? Наверное, да. Но, согласитесь, это висело в воздухе. Это как кухня в коммуналке, где каждая из соседок думает: надо бы закрыть форточку, тянет. Но только одна подходит и захлопывает её. Но какое-то массовое сумасшествие уже захватило умы человеческие. И вот уже с радиостанции "Эхо Москвы" звонок Познеру: "Скажите, а вы когда-нибудь так волновались, как вчера волновался, выступая, Парфёнов? – Конечно. – (пауза) – С чем может быть связано волнение Парфёнова вчера?". О чём спрашивают ведущие? Что они хотят услышать в ответ? Познер сам себе задает вопросы, отвечает на них. "А может вы хотите задать другой вопрос", - интересуется у эфирных гражданина и гражданки. Но всё в итоге свелось к одному: неужели Парфёнов рефлексирующая личность, с чего бы это? Леонид Парфёнов выдал текст в тон той премии, которую получил. Он стал её первым обладателем, а потому на нём лежала особая ответственность. И чтобы всё не превратилось в ежегодный фарс с шампанским и смокингами, необходимо было именно такое молчаливое внимание зала, дрожание в голосе, некие откровения. А все эти мысли, витающие в воздухе, в привычной ему манере подавать информацию могли бы не дойти "до заблуждающихся", которых, впрочем, в зале не было. Шурочка Муромцева.